– Ура! – рявкнули оба батальона, уже обнадеженные.

Валериан вскинулся в седло. Конвой уже ожидал его верхами.

– Мы скачем к Храми. Там у Красного моста встречу ширванцев. Займем оборону. Место удобное. Туда же подойдут кавалерия и обоз. Но и вы поспешите. Аббас-Мирза эти места тоже знает. Не успеем к Храми – ему скатертью дорога до самого Тифлиса.

– Ваше сиятельство! – Ромашин решился сказать на правах старого боевого товарища. – Подождали бы вы хотя бы казаков. Говорят, что от Безобдала сюда такая шайка прошла!

– Забыл, Ромашин! – усмехнулся Валериан. – Забыл, как я к Абдул-Гирею ездил. Без оружия, без конвоя. А здесь у меня такие славные молодцы – кого мне бояться?!

Из-под новеньких бараньих шапок на Ромашина весело глядели открытые лица совсем еще молодых офицеров.

– К мосту, господа! – крикнул Валериан, отъезжая. – К мосту и как можно быстрее!..

Снова над колоннами батальонов повисла пыль, но двигаться стало будто бы легче и веселее. Подошвы уже не шаркали, а стучали по запыленной щебнем дороге, напоминая властно, кто на этой земле хозяин. «Брумм… брумм… брумм…» – сотни, тысячи ног выбивали простой и отчетливый ритм. И унтер-офицер Орлов, подлаживаясь под темп марша, начал выводить негромко слова, невесть откуда слетевшие ему на язык.

– Генерал… майор… Мадатов…

Подметки разношенных сапог, чувяки с навязанными на них поршнями безжалостно лупили по извилистому шоссе. Где-то впереди коротко простучал барабан, напоминая о своем присутствии.

– Брумм… брумм… брумм…

– Генерал… майор… Мадатов… – повторил Орлов в пятый, а может, в десятый раз.

Он слышал эти слова, будто бы сами собой возникшие из жаркого, душного дня. Он ощущал их, но никак не мог притянуть к ним другие, столь же необходимые. Он знал по опыту, что они должны появиться, непременно обязаны, но не понимал, как их можно поторопить, и только повторял, повторял:

– Генерал… майор… Мадатов…

Алексей прислушался к тому, что бормочет шагающий унтер Орлов, и радостно закричал Изотову:

– Глянь, дяденька, сочиняет!

Он знал уже, как Орлов умеет ходить, стрелять, драться, но что тот может так увлечься своими собственными словами, было выше его понимания.

– Сочиняет! – повторил он восторженно.

– Нишкни, молодой! – цыкнул на него Осип Изотов. – Давай, Орлов, давай, унтер! Выдай нам, брат, такое, чтоб душа развернулась!

Будто не слыша товарища, Орлов повторял уже как заклинание:

– Генерал… майор… Мадатов…

Алексей забежал чуть вперед и, заглядывая в глаза Орлову, спросил, заискивая, стараясь загладить свою неловкость:

– А храброй генерал-то, а, дядя Орлов?

Орлов скосил на него глаза и вроде бы как ответил:

– Храброй…

И тут же положил на язык новую фразу:

– Генерал… храброй… Мадатов…

Новое неожиданное слово вдруг каким-то неведомым образом потянуло за собой другие:

На ночь батальоны остановились рядом с рощицей, выросшей на берегу узенькой речки, неспешно струившейся вниз. Солдаты кипятили воду, размачивали в ней затхлые сухари и хлебали несытную тюрю. Потом укладывались, надеясь хотя бы сном отвлечься от не слишком веселых мыслей.

Орлов же до утра сидел у небольшого костра и черкал, черкал карандашом на листках, которые всегда на такой случай таскал с собою в мешке. Когда же проиграли, простучали подъем, он смело подошел прямо к батальонному командиру. И когда колонна уже снова вытянулась по шоссе, унтер шел в ее голове и залихватски выводил чуть надтреснутым, но еще сильным и верным голосом:

Стучали барабаны, свистели флейты, и ноги двигались уверенней, глаза глядели куда веселей…

I

«…Рационы уполовинены и тем не менее запасов в крепости хватит только лишь на пять дней».

Комендант Челяев закончил доклад и сел. Полковник Реут сидел неподвижно более полуминуты, затем кивнул Миклашевскому. Подполковник вскочил и заговорил горячо, быстро, напористо.

– Пороха, свинца и ядер в Шуше достаточно. Сама природа помогает нам против персов. Приступ этой ночью был отбит всего лишь двумя залпами.

– На такой круче дольше и не продержишься, – вставил Лузанов, потирая голову, туго перебинтованную после контузии.

– Об этом я и говорю, майор, – обронил в сторону Миклашевский, не слишком довольный тем, что его перебили. – Дорога надежно перекрыта орудиями Васильева. Приступы к стенам больше опасны для осаждающих. Дважды неприятель пытался пойти на штурм, и оба раза мы отбрасывали его немедленно. Крепость стоит, крепость приковала к себе огромную армию, крепость может и должна еще продержаться.

Остальные участники, даже Челяев согласно кивнули. Никто не собирался сдаваться, все уверены были, что могут сопротивляться, и главный вопрос заключался в том, чтобы выжить, не умереть с голоду.

Реут вздохнул, оперся руками на стол, как бы собираясь подняться, но остался сидеть. Он был ранен в голень неделю назад во время очередной бомбардировки и, хотя рана уже заживала, не хотел бередить ногу без надобности.

– Мы удерживаем крепость более трех недель. И тем самым сковываем действия Аббаса-Мирзы. Известий из Тифлиса у меня нет. Первое и последнее доставлено было тому назад уже дней шестнадцать. Приказ командующего ясен и толкований не предполагает. «Есть лошадей, но держаться…»

Казацкий майор недовольно покрутил головой. Реут покосился в его сторону.

– Но я надеюсь, что до этого не дойдет. Пока мы притягиваем на себя персов, в Тифлисе, конечно, собирают войска. Бомбардировки нам не страшны. Кинули они вчера четыре ядра, и что же с того?

– Зажгли дом и убили корову, – ухмыльнулся Лузанов, превозмогая боль в левом виске.

– Дом потушили, корову разделали и раздали по ротным артелям, – продолжил Челяев. – Есть одно соображение, Иосиф Антонович.

Реут повернулся к нему всем телом.

– Изволите видеть, – продолжал комендант Карабага, – стоит поблизости Шуша-кент. Деревушка армянская с мельницами.