– Как же персы до нее не добрались? – живо заинтересовался Михайлов.

– А подходы к ней, капитан, еще неудобнее, чем к Шуше. Пробовали сарбазы к ней подойти, но армяне завалили ущелье камнями и отсиделись, отстрелялись за баррикадой. Ночью вчерашней прибежал ко мне их старшина Тарханов Ростом. Предлагает послать к ним солдат с мешками и смолоть наше зерно. То, что собрали в первый же день осады. Не дробленым будем питаться, а мукой молотой. И сытнее это, и экономнее. А кроме того, говорит Тарханов, у них свои запасы еще имеются. Они нам их отдадут. Даже не продадут, а подарят. Говорит – вы стоите, и мы держимся. Вы уйдете, и мы совсем пропадем.

– Что же нужно для экспедиции в этот ваш Шуша-кент? – спросил Реут, наклоняясь в сторону коменданта.

– Время! – немедленно ответил Челяев. – Ночь, затишье. Транспорт организовать невозможно. Придется посылать взвод за взводом с ранцами.

– Рота Михайлова, – повернулся командир полка к капитану, и все поняли, что решение принято. – Вы привезли это зерно в крепость, вам и продолжать трудиться над ним.

– Ну а Клюгенау тогда сопровождать их, как и в первый же день, – предложил Миклашевский с дружелюбной ухмылкой.

Клюки фон Клюгенау флегматично кивнул и ответил коротко:

– Jawohl![32]

Но Реут покачал головой.

– Нет, господа, прикрывать экспедицию за мукой будет майор Лузанов. А для Клюки у меня особое поручение. Сегодня утром прибыл парламентер от Аббаса. Предлагает снова устроить переговоры, но уже у него в лагере. И я думаю, что пойдет к персам именно майор Клюгенау.

Австриец невозмутимо выслушал командира и только пригладил поочередно волосы на висках.

– Думаю, они не сразу будут… возводить меня… на шест…

– На кол, на кол, майор, – поправил его полковник. – Сажать на кол парламентеров не принято. Аббас дает всяческие гарантии. Да и что ему жизнь одного человека, когда он может выиграть большую кампанию. Сдайте роту, майор, полковнику Миклашевскому и поезжайте. Ваша задача – узнать все и не обещать ничего. К вечеру жду с докладом. Все, господа, вы свободны. Челяев, Михайлов, Лузанов готовят ночную вылазку. Остальные – внимательнее на стенах.

Миклашевский остался сидеть, поджидая, пока остальные уйдут, а потом обратился к Реуту:

– Иосиф Антонович, и зачем ты только Клюки послал? Он стойкий, он храбрый, он отличный командир роты. Он может даже со временем получить полк. Но здесь, – Миклашевский покрутил у виска пальцем, – он очень тяжелый. А дипломатам соображать надо быстро.

Реут откинулся на стену, к которой была приставлена его лавка, и аккуратно обеими руками вытащил из-под стола и распрямил ногу. Потом перевел взгляд на Миклашевского и прищурился весело.

– А мы ведь и не политики. Мы – солдаты. Наше дело – не переговоры вести, а нападать и держаться. А Клюки, он, Павел Афанасьевич, упрямый. Его с места не очень-то и подвинешь. Он этих персов до самой души достанет. Боюсь, как бы у Аббаса родимчик не приключился. Ты бы поехал, начал выгадывать, да где-нибудь, глядишь, поскользнулся. А у Клюки на всё только два слова: «да» и «нет». Ja – будем драться. Nein – не отступим. Вот именно такой переговорщик мне ныне и надобен…

Парламентер Аббаса-Мирзы, высокий и смуглый хан в роскошно расшитом халате, ждал русского майора в тени от нависшей над дорогой скалы. Клюки фон Клюгенау ехал верхом в парадной егерской форме – зеленый мундир, белые панталоны. Увидев нарядно одетого перса, Франц Карлович подумал, что можно было бы задержаться на полчаса, дать денщику время еще основательней почистить каждый предмет, проутюжить швы и разгладить складки. За Клюки, держась вплотную к майору, ехал казак, возвышая на пике квадрат белого полотна чистоты довольно сомнительной. Реут, впрочем, провожая посланца, успокоил его, сказав: «Пусть видят, что сигналов для сдачи у нас не заготовлено».

По раскаленной крутой дороге они спустились в лагерь персидской армии. Клюки держался в седле довольно свободно, но сам чувствовал, что посадка его не столь естественна, как у природных наездников: хана, его сопровождающих и приданного ему казака. Мысль эта была ему неприятна, но он только больше прямил спину, колени и упрямо выпячивал челюсть.

Аббас-Мирза приказал встретить русского парламентера с возможно большими почестями. Батальоны джамбазов стояли двумя шеренгами, образовав довольно узкий проход, по которому двое служителей вели лошадь Клюки, взяв ее под узцы. Развевались знамена, трещали дудки, стучали огромные барабаны: музыка не европейская, но и не слишком чуждая военному человеку. У шатра командующего процессия остановилась, и майор медленно спустился на землю. Он хотел было молодцевато спрыгнуть, но вовремя рассудил, что лучше ему будет принять величавый вид. Тем более что один из служителей уже взялся за стремя, а явившийся из толпы третий упал на колени, явным образом подставляя как опору сильную спину. И так по живой ступеньке майор сорок второго егерского Франц Карлович Клюки фон Клюгенау сошел с коня и направился ко входу в шатер.

По обе стороны от плотной завеси стояли нарядно одетые люди, щеголяя дорогими тканями, драгоценными камнями и хорошим оружием. Клюки, не дожидаясь указаний придворных, сам отстегнул шпагу и отдал ее, не глядя кому. Он знал, что в такой толпе непременно найдется человек, которому поручено принять оружие у посланца.

– Сапоги? – достаточно чисто произнес один из дежуривших у входа. – Сапоги снять надо.

Клюки уже знал о таком обычае персов и решил, что не подчинится ему ни при каких обстоятельствах. Он сделал нетерпеливый жест рукой, словно отгоняя назойливо жужжащее насекомое, и решительно шагнул вперед. Завесь раздалась в обе стороны, и Клюки стал на ковер.

Аббас-Мирза сидел прямо против входа, опираясь на высокие подушки. При виде русского парламентера он поднялся. Клюки прошел маршевым шагом по густому высокому ворсу, остановился, откозырял и ровным лающим голосом произнес свои имя и звание. Командующий персидской армией кивнул и показал майору на табурет, возникший словно из воздуха.

Сиденье показалось длинному майору Клюки низким, и он опустился достаточно осторожно, стараясь двигаться степенно и аккуратно.

– Я рад встретить столь храброго офицера, – проговорил Аббас-Мирза.

Толмач, не военный, не перс, передавал его речь отчетливым русским языком и без лишних задержек.

Клюки тоже высказал свое удовольствие встречей, полагая необходимым соблюсти требования церемониала. Но наследник персидского трона продолжил:

– Это ведь вы, майор, держали своей ротой моих людей в день первого подступа.

Клюгенау кивнул, стараясь не выказать удивления. Про себя же подумал, что, пожалуй, перс слишком хорошо знает, что происходит в Шуше. И он сделался еще осторожнее.

– Я уверен, – полилась дальше свободная, цветистая речь Аббаса-Мирзы, – в том, что мужественные и опытные русские офицеры собираются отстаивать Шушу до последней капли своей благородной крови. Я убежден, что их великолепно выученные солдаты останутся послушны своим командирам до последнего выстрела, удара и крика. Но подумайте о жителях города, майор! Они и так достаточно претерпели во время осады. Неужели вы хотите подвергнуть их ужасам штурма?