На протяжении продолжительного времени я не понимала роли наставницы. Думала о ней как об учителе, у которого находится невидимый журнал с оценками. «Вам следует чаще поднимать руку на собраниях», – говорила она мне. Я кивала в ответ, но никогда этого не делала. Именно так я часто себя вела. Я говорила «да», чтобы доставить человеку удовольствие, а потом делала, что хочу. Я думала, что это способ быть милой. Теперь мне кажется, что это способ манипулировать людьми.

Я извинялась, когда «забывала» ей позвонить или когда ее предложение «вылетало у меня из головы». Однако я начала понимать, что такие привычки ведут меня по наклонной. Именно благодаря им я очутилась там, где я была.

Моя наставница убеждала меня быть честной. Не придумывать себе оправданий. Если я не хотела говорить на собраниях, нужно было рассказать ей почему. Если я не хотела звонить ей, нужно было назвать причину. Такой подход меня напрягал. Что я должна сказать? «Привет, это Сара. Я не позвонила тебе вчера, потому что не хотела». Однако моя наставница утверждала, что я вполне могу сказать ей это. Это будет хорошим началом. Смысл был в том, чтобы начать контролировать собственные чувства, скептицизм, беспричинную ярость. Мне нужно было перестать притворяться той, кем я не являюсь, потому что мне пришлось бы прятаться каждый раз, когда я не смогу продолжать актерскую игру.

Я не думала о себе как о человеке, который не может контролировать собственные чувства. На протяжении нескольких лет чувства были единственным, чем я владела, кроме трех сумок с одеждой, дезодоранта и саундтрека к фильму «Ксанаду». Да я вся состояла из чувств, детка. Влей вино Гренаш мне в глотку, и эмоции будут течь из меня, как мягкое ванильное мороженое. Тем не менее существует разница между тем, чтобы проявлять все свои чувства и признавать только те, которые имеют значение. У меня было две скорости, выбор каждой из которых зависел от концентрации алкоголя в моей крови: меня либо устраивало абсолютно все, либо меня вообще ничто не удовлетворяло. Где мне было искать между ними равновесие?

Хотя я очень легко испытывала разные чувства, воспламеняя их выпивкой и сентиментальными песнями о любви, у меня никогда не получалось что-то с ними сделать. Я все время мысленно возвращалась к ссорам со своим бывшим парнем. Каждый раз, когда я жаловалась на свою работу, он сразу же искал способ решения моих проблем, что меня раздражало. «Единственное, чего ты хочешь – это лечить меня!» – выпалила я однажды. Однако я никогда не спрашивала себя, почему я так спокойно отношусь к тому, чтобы быть сломленной.

Итак, решение проблем. В конце мая я предупредила начальника, что планирую уволиться. Мой босс оказался весьма великодушным и спросил, не хочу ли я работать на полставки из Техаса. Это предложение я позднее приняла, но в тот день, когда я поставила его в известность о своем уходе, я почувствовала облегчение. Свобода. Мне так часто приходилось сглатывать желание уволиться, а теперь я наконец-то могла откашляться.

После я вышла из нашего унылого офиса и пошла прогуляться. Я написала Анне: «Черт возьми, я только что уволилась с работы!» В тот момент я стояла перед необычной витриной со старомодными шляпами. Бродила взад и вперед в ожидании ответа, чувствуя выброс адреналина. Ответа так и не последовало.

Разве она не понимала, что я только что одержала победу? Почему она была так скупа на похвалы? Я знала, что у нее изматывающая работа. Она помогала управлять организацией по оказанию юридической помощи в Западном Техасе, и каждый, кто принадлежит к этому бизнесу, скажет, что у такого сотрудника длинный список дел. Однако раньше это никогда не было проблемой. Почему все изменилось именно в тот момент, когда мне так нужно было все вернуть?

Я пошла на собрание и, вместо того чтобы произносить отрепетированную речь, начала говорить экспромтом. «У меня возникло чувство, что лучшая подруга отвернулась от меня, – сказала я. – Хотя я понимаю, что она недавно стала матерью». Когда я произнесла эти слова, женщина в первом ряду захохотала, что сильно меня смутило. Странно не понимать, что смешного в твоем собственном рассказе.

Анна позвонила в выходные. «Мне очень-очень жаль, что я тебе не ответила», – сказала она. У нее были трудности на работе, и она просто забыла написать мне. Чем дольше она не отвечала, тем сложнее ей было это сделать. Так прошло три дня.

Я понимала. Но также понимала, что наша дружба стала для нее тяготой, а не облегчением. И так как я находилась на своем грустном маленьком острове, я не понимала, что она может жить на таком же. Или весь мир полон людьми на грустных островках: они имели трудности с детьми, не могли родить детей, отчаянно хотели выйти замуж, мечтали развестись. Как и я, Анна ковала свою новую личность. «Тебе будет неинтересно слушать о скучных трудностях материнства», – сказала она. И это было действительно так, но, возможно, она просто не хотела обсуждать это со мной.

Я стала собирать вещи и партиями отправлять их в Техас. Стены в своей квартире я выкрасила в белый, какими они были изначально. Я слушала интервью Марка Мэрона[80], по пять или шесть раз подряд, которые словно были для меня самоучителем по тому, как разговаривать с людьми. Мэрон не пил уже много лет. Он откровенно говорил о себе, и его гости, в свою очередь, тоже были откровенны. Беседы были захватывающими, и это свидетельствовало о том, что люди, где бы они ни оказались, могут найти общий язык. Мне нравилось напоминать себе о том, как звучит честный разговор.

Именно это мне и было необходимо. Честный разговор. Не такой, при котором мой рот превращался в гейзер, извергающий несвязные признания (например, о том, что мой бюстгальтер странно сидит и что я однажды занималась сексом с тем барменом), а такой, в ходе которого все эти поверхностные подробности тускнели, и мы отваживались рассказать друг другу правду о своем страдании. Именно ради такой степени близости я всегда пила. Я пила по многим другим причинам, но близость была лучшей из наград. Мне нравился момент, когда мы погружались друг в друга, и при этом один из нас рассуждал о том, кем он был и как здесь оказался, а второй просто слушал.

Не знаю точно, когда я перестала слушать. Каким-то образом в мои обязанности вошло развлечение публики. Мне нужно было всегда быть веселой. Я переставала разговаривать со своими друзьями и начинала болтать без умолку. Смешные истории, диалоги, разыгранные по ролям. Я была не единственной. Мы все выходили на сцену социальных медиа со своими остроумными комментариями. Одна моя коллега как-то описала нашу работу в медиа следующим образом: «Произошло событие. Вы за или против?», а не: «Произошло событие. Стоит ли нам его обсудить?» Необходимо принять какую-то сторону. Тот, кто судит, будет первым появляться в результатах поиска Google.

Они кивают и улыбаются, но внутри испытывают мучения. Сколько алкоголя осталось? Будет ли кто-нибудь против, если я выпью еще? В какое время закрывается винный магазин?