Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иди ко мне, — произносит Немцев, потерев ладонями лицо. — Я — это я.
Останавливаюсь между его широко разведённых колен, хмуро глядя в усталое запрокинутое лицо.
— М-м-м… — тянет, прижимаясь лицом к моему животу. — Я, пздц, хочу тебя, Рыжая. И устал тоже, пздц. Сделаешь всё сама?
Смеюсь, качая головой.
Поразительная наглость. Ничего, что он вообще меня видеть не хотел?
Подняв глаза, ещё раз осматриваю окружающую нас безумную роскошь. От всего этого пространства даже немного холодно. А он такой теплый, что мне хочется в него завернуться.
Но так не пойдет. Он стравливает мне информацию, как посчитает нужным. С самой первой встречи. Говорит только то, что ему удобно. Намеренно. Теперь всё, что я о нём знаю, смешалось в кучу, и я уже не понимаю, какой он на самом деле!
Приняв серьёзный вид, заправляю волосы за уши и говорю:
— Дашь мне интервью?
— Сейчас? — Откидывается на спинку, прикрыв глаза и забросив за голову руки.
— Да... сейчас. Дашь на дашь...
— Это как? — бормочет, не открывая глаз.
— Тебе понравится, — говорю, стаскивая через голову толстовку.
Остаюсь в одной футболке, под которой только моя недоединица и никакого белья. Мои соски превращаются в два чувствительных чудовища. Трутся о тонкую ткань футболки, выдавая мою сумасшедшую заинтересованность в этом интервью.
Опустившись перед Федей на колени, берусь за молнию на его ширинке и любезно предлагаю:
— Э-м-м… не хочешь посмотреть?
Приподнимает голову и смотрит на меня, вопросительно выгнув брови.
Я никогда ничего подобного для парней не делала. То есть никогда в жизни их не совращала. Вот так — в открытую. Раздеть его — это то, чего сейчас мне хочется больше всего на свете.
Он такой тёплый и настоящий. Особенно здесь, посреди этого футбольного поля.
Облизнув губы, медленно расстёгиваю пуговицу на синих джинсах.
Выпирающий бугор ширинки перед моими глазами заводит одним своим видом, хотя это даже близко не эрекция.
— Итак… первый вопрос... — произношу хрипловатым голосом.
— Валяй… — Забрасывает руки на спинку дивана, поёрзав по нему.
Спускается пониже и ещё шире разводит колени.
Когда он заводится, у него лицо такое, как сейчас: сосредоточенно-расслабленное. Только Немцев мог совместить две таких несовместимых вещи. Когда я вижу его возбуждённым, меня поджаривает мгновенно. Ещё с того дня, когда он устроил нам тот ужасно интимный и... возбуждающий фокус в чёртовой ванной.
Провожу ладонями по его бёдрам от паха до колена, а потом обратно. Чувствую твёрдые мышцы, которые напрягаются ещё сильнее под моими пальцами.
— Твое полное имя?
Молчит, провожая глазами мои руки.
— Немцев Федор Вячеславович, — отвечает рассеянно, после того как щёлкаю перед его носом пальцами.
— Дата твоего рождения?
Накрываю его пах ладонью, отчего мы оба вздрагиваем. Он кладёт свою руку поверх моей, заставляя сжать пальцы.
— Первое августа… — смотрит мне в глаза. — Год называть? А полис медицинского страхования?
Год я и так знаю. Тот же самый, что и у меня.
Сжимаю бёдра, глядя на его губы.
По всему телу вдруг проступает испарина. Я чувствую, как он твердеет, и вижу, как чернеют его глаза. Приоткрыв губы, смотрит на мои в ответ. Они начинают зудеть, потому что я до безумия хочу с ним целоваться.
Но когда мои мозги всё же перерабатывают полученную информацию, выпрямляюсь и хлопаю глазами. Смотрю на потолок, потом на настенные часы, стрелка которых плавно приближается к полуночи. Шевелю мозгами, прикидывая и подсчитывая.
— У тебя что, сегодня день рождения? — спрашиваю, глядя на него с подозрением.
— М-м-м… — выдыхает он.
Протянув руку, накручивает на палец мои волосы и тянет на себя мою голову…
— Федя! — рычу, упершись в его колени руками.
Какого чёрта?!
— Почему ты не сказал? — требую, глядя на него в бешенстве.
Он, конечно, много чего постоянно от меня утаивает, но это уже… перебор!
— Вернись назад, — просит сипло, когда я выворачиваюсь из его рук и вскакиваю на ноги.
Глаза выдают его возбуждение, как и дыхание. Оно учащённое. Так ему и надо!
— У тебя день рождения! — тычу в него пальцем. — А мы тут играем в ответь на десять вопросов!
— Мне нравится. Продолжай…
— У тебя день рождения.
— И что теперь? На голове скакать? — разводит руками в разные стороны, теряя терпение.
Такая постановка вопроса заводит меня в тупик!
У него день рождения! Если бы я не спросила… Если бы не прилетела, то он ничего бы и не сказал. Или я узнала бы сама. Лет через пять. Или двадцать пять.
— А если бы у меня был день рождения сегодня? — спрашиваю строго. — Ты бы так же сказал?
— Нет. — Роняет он голову на спинку дивана и флегматично продолжает: — Мы бы праздновали. В Париж бы слетали. Или в Барсу. Куда захочешь. Сходили бы в “Тиффани”. Купили бы тебе, что захочешь. Или я вышил бы крестиком “славься журналистика”. Сними футболку...
Смотрю на него свирепо.
Схватившись за край футболки, дергаю её вверх и снимаю, оставаясь топлес. Швырнув ему в лицо, предупреждаю:
— Трогать нельзя.
Откинув скомканный куль, медленно улыбается:
— Нельзя трогать?
— Нет, — предупреждаю я, покрываясь мурашками. — Только смотреть.
Он смотрит на мою грудь, глуповато потирая ладонью лоб.
Я так зла на него, что хочу придушить второй раз за один час. Потянув за пояс лосин, снимаю их и швыряю следом за футболкой, оставаясь в одних трусах и носках. Ничего особенного! Просто абсолютно прозрачные стринги из моей личной пошлой коллекции. Я взяла их с собой на тот случай, если бы меня вдруг решил навестить мой бывший парень, которого сейчас я могу представить на месте Феди только с ужасом.
Боже...
Никто другой… только Фёдор Немцев. Только он...
Возвращаюсь на своё место и, дёрнув за молнию, расстегиваю его ширинку, выпуская наружу здоровенный бугор под синими боксерами. Его пальцы сжимаются в кулаки, когда провожу по этому бугру ладонью. Хочу стонать оттого, какой он твердый и потрясающий на ощупь, но я так зла, что рычу, посмотрев в его лицо:
— Твой любимый цвет?
— Рыжий, — отвечает хрипло.