Около трёх, зная, что Дашка уже томится в аэропорту, позвонил ей на мобильный.

— Дашуня, тут такое дело, форс-мажор, лететь сейчас не могу, но не переживай, наших планов это не меняет. Лети одна, мой билет не сдавай, не возись. Прилетишь в Калининград, сразу бери такси до гостиницы «Балтийская». Сними номер на своё имя на двоих, скажи, муж подъедет с минуты на минуту. Я буду у тебя завтра, в крайнем случае послезавтра. Не грусти, веди себя хорошо и опасайся случайных связей.

— Это ты опасайся, — сказала моя верная подруга, — у меня все связи не случайные.

— Поэтому целую тебя в ушки и в носик.

И я отключился.

Ещё через час, осмотрев машину, заправив бак и запасную канистру, я выехал в направлении Минска. Ещё через восемь я снимал номер в гостинице «Свислочь».

— На сколько дней, — спросила администратор.

— Пока на неделю, — сказал я, не исключаю, что задержусь.

В номере я немного подремал, посмотрел белорусское TV на странно звучащем языке, подкрепился в ресторане и, не сдав ключа, забрался в свою машину. В загранпаспорте у меня стояла многократная литовская виза, так что на границе никаких осложнений не было. В Вильнюсе я провёл столько времени, сколько было нужно, чтобы приехать в Калининград под вечер. В «Балтийской» я поинтересовался, где остановилась моя жена Дарья Милютина и для убедительности информации — у нас с Дашкой в паспортах стояли разные фамилии и не было штампа ЗАГСа — вложил в паспорт пятидесятидолларовую банкноту. Дама-портье привычным жестом смахнула её в ящик стола и, протягивая мне паспорт, не удержавшись, подмигнула. Подмигнул в ответ и я. На втором этаже я подошёл к двери номера двадцать четыре, постучал и, услышав знакомое «Войдите», переступил через порог. На противоположном конце номера, у окна, стояла улыбающаяся Дашка и призывно тянула ко мне руки. Опустив чемодан, я тоже протянул к ней руки и сделал несколько шагов навстречу. Но, получив сильный удар чем-то тяжёлым по затылку, рухнул на пол, словно специально для подобных случаев покрытый пушистым ковром.

Очнулся я сидящим, точнее, полусидящим в углу какого-то подвала. В голове шумело, но не очень, вполне терпимо, так что можно было оглядеться и постараться оценить обстановку. Моя левая рука была пристёгнута к металлической трубе, шедшей вдоль всей стены, однако, я мог сдвинуться только на метр — полтора, дальше шла железная перемычка. В подвале было холодно, но я не замёрз, так как «благодетели» натянули на меня мой свитер, взятый из чемодана, да и сидел я не на голом полу, подо мной была довольно толстая подстилка, нечто вроде кошмы, если я правильно понимаю это слово. Карманы джинсов были, разумеется, пусты: деньги, документы — всё это исчезло. Метрах в трёх стоял стул, до которого я не смог дотянуться, а рядом с подстилкой — кружка с водой, которую я тут же жадно выпил.

Взвесив кружку в руках, я понял, что как оружие она бесполезна. Стены были старой, явно ещё немецкой кладки, а вот бетонный пол наверняка был более позднего происхождения. Труба шла на расстоянии примерно метра от пола, так что я мог встать и даже сделать пару шагов. Случайно сдвинув подстилку, я заметил, что в самом углу бетон немного раскрошился и взял это на заметку. Дальнейший осмотр пришлось прекратить, так как в двери, от меня метрах в десяти, поворачивался ключ. Первым вошёл, по всей видимости, охранник, молодой коротко стриженный амбал в чёрном костюме, под пиджаком явно угадывался пистолет, а следом за ним… А следом за ним вошёл — я не поверил своим глазам — следом за ним вошёл улыбающийся и на все сто процентов живой Вадим Сергеевич Стороженко, отец моего одноклассника Вадьки и мой бывший шеф. Пока я свободной рукой протирал глаза, он уселся на стул, достал сигареты и закурил, после чего протянул пачку мне: — Будешь?

Несколько минут мы курили молча, потом Вадим Сергеевич затушил окурок в уже пустой кружке и сказал:

— Ладно, Андрей, мы с тобой люди серьёзные, не будем тянуть кота за яйца. Объясняю тебе ситуацию.

— Можно вопрос? — спросил я.

— Если один и короткий — можно.

— По поводу вашей смерти…

— Ах, это… — он шутя отмахнулся. — Это, Андрей, проще пареной репы. Сто долларов фотографу, пятьсот журналисту, всего и делов. К слову сказать, и смерть эта у меня не первая.

— А зачем? — спросил я, пытаясь дотянуться окурком до кружки.

— Это уже второй вопрос, — сказал Вадим Сергеевич и ногой подтолкнул кружку ко мне. Но так и быть, отвечу. Просто дела потребовали моего присутствия в другом месте, в другой, так сказать, части света.

— А Вадька? — не смог удержаться я.

— А что Вадька, — сказал уже начавший раздражаться Вадим Сергеевич, — живёт на моей вилле. Машины, вино, девочки. Пробовал заставить учиться — результат ноль. Короче, оболтусом был — оболтусом остался. Всё?

— Последний, — сказал я, — как меня нашли?

— Ах, Андрей, Андрей! — сказал Вадим Сергеевич. — Парень ты неглупый и решительный, что я в тебе всегда ценил, но наивный. Может, это и естественно, ты наших школ не проходил. Мы, дружок, тебя и не искали, просто сидели и ждали, когда ты придёшь. Взяли бы ещё в аэропорту, но тут ты нас перехитрил, хвалю. Но, как видишь, не надолго.

— Так значит… — начал я, и мой голос сорвался.

— Правильно мыслишь, — похвалил Вадим Сергеевич, — хотя и поздновато, но соображаешь.

— Дашка! — Закричал я, — Как же она могла?…

— Конечно, Дашка, — спокойно подтвердил Вадим Сергеевич. — А как она могла — теперь могу рассказать тебе подробно. Когда её Алекс — помнишь пижона из вашей группы (я как-то прихватил его за наркоту, после чего он стал моим осведомителем) — так вот, когда этот Алекс убывал на учёбу за границу, пристроил-таки его папаша-посол учиться в Англию — он вместо себя передал мне Дашку. И замена, надо сказать, оказалась стоящая. Тот ещё оказался кадр — куда там бедному наркоману Алексу! Так что к вам с Вадькой на пьянку подослал её я.

— Чёрт возьми, — пробормотал я, — и после этого она со мной…

— Ах, Андрей, — плохо ты знаешь женщин. И передразнил: «И после этого она со мной…» А до этого она — со мной. И почти с первого дня нашего с ней знакомства вплоть до моего отъезда. Так что мы с тобой делили её и в постели. Не исключаю, что как сексуальный партнёр ты нравился ей больше, чем я, всё-таки возраст… Но и мне она не отказывала никогда, горячая девка… А какая искусница! — да ты знаешь. Понимаю, как тебе сейчас, но одно могу сказать:

— Брось! Через такое редкий мужчина не проходил! А теперь к делу. В двух словах обрисовываю тебе ситуацию. Подробности опускаю: или незначительные или ты сам можешь догадаться. У милой, а для тебя любимой Анны Михайловны за время её работы в наших славных органах скопился некоторый, скажем так, компромат на некоторых её коллег. Сказал бы я ещё — видных коллег. До поры до времени с этим мирились, она из системы не выламывалась, да и для нашей богохранимой страны эти материалы ничего такого — из ряда вон — не представляли. Ситуация изменилась после вашего американского дела. А поскольку она, как супруга одного из наших крупных людей знала больше, чем положено (с Георгием Карповичем уже был на эту тему тяжёлый разговор), то её материал превратился для нас в настоящую реальную угрозу. Пришлось поговорить с ней серьёзно.