— Ничего, — ответила я. — Уже привыкла. Позавчера я пряталась и убегала от вас, сегодня прячусь и убегаю вместе с вами. А завтра, наверное, ради разнообразия, вы будете убегать и прятаться от меня.

Полковник рассмеялся и дружески пожал мой локоть.

— Вот это бойцовский дух! Вы храбрый новобранец, Майя. Так держать!

Я слабо улыбнулась ему. Полковник заметил с неудовольствием:

— Однако для вас я опасный спутник. Из-за меня вы оказались на прицеле.

Я ничего не ответила, потому обдумывала нелепую и ужасную догадку.

Когда раздался выстрел, полковник уже ушел далеко в лес. Полковник одет в черное. Я стояла у стены. На мне светлая шаль и яркое голубое платье. Злоумышленник отлично видел, в кого целился. Пуля предназначалась не наместнику. Пуля предназначалась мне.

*История мастера Жакемара рассказывается в книге «Ассистентка антиквара и город механических диковин»

Возле крыльца было пусто, вдалеке слуга возился у баронской кареты. Видимо, матушка полковника вернулась из города после встречи с пастором и приказчиками магазинов. Так и оказалось: госпожа Шварц и ее горничная, нагруженные свертками, неспешно брели по аллее к дому.

Хорошо, что мы не столкнулись с ними у входа в замок. И я, и барон, выглядели дико. Мои косы растрепались, в волосах полно сора, платье испачкано глиной. У полковника к рукаву сюртука прицепились репейники, на брюках пятна от травы. Госпожа Шварц могла сделать неверные выводы о том, чем мы занимались на прогулке.

Мы быстро зашли в пустой холл и поднялись на второй этаж; тут фон Морунген придержал меня за плечо.

— Майя, воздержитесь от прогулок несколько дней, пока не будет пойман тот, кто на нас покушался. Вряд ли этот человек будет бродить возле замка — тут есть Кербер и другие псы — но осторожность не помешает. Я сейчас уеду…

— Вы же не отправитесь прочесывать лес один на ночь глядя?!

— Я знаю, что делать. Пока поговорю с полицмейстером и старшим егерем. Они примут нужные меры. Уже завтра все выяснится, и злоумышленник отправится в тюрьму. Идите к себе, Майя, и спите спокойно.

Дверь хлопнула, внизу раздались женские голоса.

Барон собрался уходить, но я спохватилась и вцепилась в его рукав.

— Ваша милость! Как ваше сердце? В порядке? Когда вы… лежали на мне, я слышала, оно билось иначе.

— В порядке, — нетерпеливо сказал он. Но я проявила настойчивость.

— Стойте на месте!

Я крепко взяла фон Морунгена за лацкан сюртука, а второй рукой залезла ему под жилет. Положила ладонь на рубашку и сосредоточилась. Стоило мне коснуться его груди, как тут же, нежданно-негаданно, проснулся дар. Даже не открывая железную дверцу к сердцу, сквозь одежду, кожу и плоть, я увидела светящиеся очертания механизма и четко услышала его ход. Тревожных алых точек и линий не было, ритм биения — вновь на три такта — радовал равномерностью.

Я убрала руку.

— Убедились? Сказал же, все в порядке.

— Да. Теперь можете идти. Я ваш лекарь — или механик, — неважно. Поэтому в некоторых вещах, ваша милость, вы должны меня слушаться. Иначе моя роль будет бессмысленной.

— Так точно, — согласился фон Морунген. Он коротко улыбнулся напоследок и ушел.

Когда я проснулась утром, не могла вспомнить, как очутилась в кровати. Я лежала поверх покрывала, в халате и чулках. Видимо, сон сморил в тот момент, когда я переодевалась. Спала как убитая и не слышала, раздавались ли ночью те странные звуки. Не удивительно: день выдался утомительный, событий в нем хватило бы на год.

Огляделась: в комнате все как обычно. Три скелета из четырех с любопытством смотрели на меня пустыми глазницами и щерились костлявыми челюстями. Четвертый скелет теперь играл роль вешалки: вчера я бросила на него сверху испачканное глиной платье.

Кажется, я начала привыкать к своим соседям. Их лишенные плоти физиономии даже казались приветливыми. Я решила, что у каждого изваяния имеется свой характер. Например, тот костяк, что в дальнем правом углу — весельчак и оптимист. Скалится так, что самой хочется улыбнуться.

И я улыбнулась ему в ответ, но тут же нахмурилась, когда вспомнила, чем закончилась прогулка. Мне не терпелось узнать новости. Торопливо оделась в чистое, плеснула в таз из кувшина холодной воды — было рано, Луция еще не принесла воды потеплее, — умылась, а потом скорым шагом отправилась к барону.

В коридоре на меня налетел Курт, и его лицо яснее ясного давало понять: что-то стряслось.

— А, уже встала, отлично! — сказал камердинер скороговоркой, схватил меня за плечо и подтолкнул. — Полковнику плохо. Совсем раскис, бедолага. Скорее, черт побери! Проклятые шестеренки, драть их нагайкой!

Полная тревоги, я вбежала в хозяйские покои. Фон Морунген сидел в кресле у окна, бледный как смерть. Он дышал коротко и прерывисто, плотно сжав губы, крылья его носа раздувались. Механическое сердце стучало так громко, что слышно было даже у двери. Ритм хромал и сбивался.

Я торопливо села на скамью возле кресла. От страха и волнения зашумело в голове.

— С ним такое раньше было? Настолько плохо? — спросила я, неловко расстегивая ворот рубашки полковника и путаясь в тугих петлях.

— Да, — ответил фон Морунген довольно твердым голосом, опередив Курта. Он поднял руку и сам расстегнул пуговицы. — Успокойтесь, Майя. Это не впервые. Всегда проходило. Бывало и хуже.

— Не бывало хуже, — проворчал камердинер. — Вы как подкошенный рухнули. Думал: все, капут.

Я горестно охнула.

— Отставить панику! — рыкнул полковник.

Курт вздохнул и процитировал:

— «Трубите горны, взвод идет на небо. Прощай, мой командир, прощай лихой храбрец».

И невинно пояснил, сохраняя скорбную физиономию:

— Строки сочинения Юлии Зоммер, придворной поэтессы, сборник «Мой бравый воин с железной душой».

Полковник невольно усмехнулся, поморщился и приказал:

— Отставить стихи. Майя, делайте свое дело.

Он старался не показывать, как плохо ему было, но лицо его стало совсем белым.

— Сейчас починю вас, будете тикать, как новенький, — подбодрила я его — нет, скорее, себя — и открыла дверцу.

Увидела сразу — механизм шел неровно. Колесики замирали на миг, потом продолжали свой ход, поршни двигались вразнобой. Мой дар проснулся, в груди полковника полыхнуло алым. Второе зрение вскоре погасло, но оно было и не нужно. И так ясно, что дело плохо.

Я быстро закончила с механической частью. Несколько простых операций руки выполняли уже привычно. Но улучшение не наступало. И тогда я, не зная, что еще предпринять, повторила то, что и вчера утром. Не думая ни о чем, положила руку полковнику на грудь и стала мысленно приказывать механизму подчиниться ритму моего собственного сердца. Вдруг удастся установить симпатическую связь, о которой пишут натуралисты? Свести работу двух организмов воедино? Стать для полковника лекарством?