21 февраля, понедельник.

Почему бы не придумать новую игру, например:

Женщина думает: …

Он думает.

Орган играет.

Она пишет.

Они говорят:

Она поет:

Ночь говорит:

Они скучают.

Думаю, в этом что-то есть, хотя сейчас я не понимаю, что именно. Свобода от фактов, но сосредоточенность; проза и все же поэзия; роман и пьеса. А сегодня…

28 февраля, понедельник.

Но меня тогда унес другой поток мыслей, если это вообще можно назвать мыслями.

Позвольте мне записать несколько всплывающих в сознании фраз, чтобы охарактеризовать последние несколько дней.

Клайв, стоящий в дверях.

Она воет на луну.

Это я о Мэри. Потом он уехал в Кассис на 3 месяца.

И вот еще. «Если миссис Вулф считает, что я не стою и ломаного гроша», – это сказала Роуз Бартоломью, стоя на пороге своего коттеджа в пятницу вечером. Фразы вдруг кажутся мне очень важными, а потом я их забываю. Мой мозг совсем зачерствел. Нравится ли мне «На маяк»? Думаю, я разочарована. Но бог его знает. Надо прочесть еще раз.

Сейчас пришло письмо от Виты и Дотти. Дотти не мастер написания писем. Но я, похоже, очень люблю Виту, раз при виде почерка Дотти с ужасом думаю, будто она пишет, чтобы сообщить о болезни Виты.

Я считаю Купера[556] хорошим поэтом и не прочь написать о нем. Поедем ли мы в Грецию, Италию или Францию? Я рада, что не посвятила роман Роджеру. В этом я убедилась, встретившись с ним как-то вечером [23 февраля]. Он ужинал здесь с Рэймондом. Последний интеллектуально неразвит. Роджер – абсолютный аристократ. Вошел Филипп [Ричи]; его маленькие зеленые глаза затуманены выпивкой. Поехали в Родмелл. А сейчас ветер заставляет дребезжать жестяную сетку над газовой горелкой. Мы всеми силами спасаемся от стихии! Возвращаясь вчера вечером, я подумала, что благодаря цивилизации я, замерзшая, промокшая и голодная, через 15 минут смогу согреться, перекусить и спокойно послушать квартет Моцарта. Так я и сделала.

Кажется, в дверь звонит Том [Маршалл?]. Нет. Том не бегает по лестницам – так делают только представители низших классов.

Не думаю, что выйду под дождь, хотя собираюсь провести эту неделю в долгих романтических прогулках по Лондону. Я успешно свернула шею этому крикливому серому гусю – обществу. Теперь меня не страшат ужины с Этель или Сивиллой [Коулфакс], особенно с такой стрижкой. При мысли об этом у меня на мгновение кружится голова и подкашиваются ноги. А насчет души: она ушла в пятки. Сегодня вечером в голове пусто; сказывается отсутствие Нессы и предчувствие весны; смутный дискомфорт, меланхолия и ощущение, будто я встала на якорь. Но я намерена работать еще усерднее. Если уважаемые люди, мои друзья, посоветуют не выпускать «На маяк», я займусь мемуарами; у меня уже есть план раздобыть исторические манускрипты и написать «Забытую жизнь»[557]. Но зачем притворяться, что я последую их совету? Вот отдохну, и старые идеи, как обычно, покажутся мне более свежими и важными, чем прежде, а я опять выпаду из жизни, чувствуя необычайное возбуждение, вдохновение и жажду творчества, – что странно, если я, вероятно, плохо пишу.

Купила сегодня новые часы. Прошлой ночью я прокралась в постель Л., чтобы симулировать небольшую ссору по поводу оплаты счетов за Родмелл. Теперь надо дочитать «Поездку в Индию» [Форстера].

5 марта, суббота.

Оба очень устали и мучались сильной головной болью. Последний рывок в этом году – обычно он самый тяжелый. Внести последние правки и выпустить книгу – это очень трудная задача. К тому же я несколько дней писала без перерывов. Отпуск без нужды отдавать распоряжения насчет ужина, без телефонных звонков и людей, с которыми обычно приходится говорить, будет божественным чудом. Мы едем в Кассис 30-го числа, а потом на Сицилию и домой через Рим. Что может быть отраднее? Часто я сижу и думаю о том, как смотреть на вещи. Мысль о новых местах очень волнительна. Теперь я представляю себе Сицилию и думаю о вечерней серой Кампанье [коммуна в Италии].

Я была очень занята фондом Элиота и закулисной дамской дипломатией, то есть Крисси и Сивиллой[558]; слишком много учтивости и недоверия друг к другу, слишком сильная жажда комплиментов. На чай приходила Молли; она не могла отвлечься от своих проблем, сначала смеялась над ними – с Дезмондом все в порядке и т.д., – а затем становилась все более серьезной и явно обеспокоенной. Сивилла расспрашивала ее о долгах. Как же унизительна бедность! Я, в свою очередь, сказала ей правду или то, что, надеюсь, будет правдой: друзья собирают деньги, чтобы отправить их за границу.

– Как чудесно! – воскликнула она, ни разу не видевшая в своей жизни ни Италию, ни Испанию. – Боюсь, у Дезмонда была весьма несчастливая жизнь, – сказала она.

– Подумай тогда о Литтоне… Конечно, я была немного расточительна, обустраивая дом… Но в итоге мы можем себе это позволить.

– Рэйчел подолгу гуляет по ночам и читает Кольриджа[559]… О, Дезмонд безнадежен… Он как собака, которая выбегает, стоит только не закрыть дверь.

Так мы и сидели у камина, сочувственно глядя друг на друга, словно сестры. Но я не верю в удовлетворение от помощи друзьям.

14 марта, понедельник.

Хотя я раздражена тем, что не получила от Виты никаких известий ни с сегодняшней почтой, ни на прошлой неделе, а мое недовольство сентиментально и отчасти обусловлено тщеславием, я все же должна записать, что вчера, между полуночью и часом ночи, начала придумывать новую книгу. Я обещала следить за развитием этого чрезвычайно загадочного процесса. В течение нескольких недель с момента окончания романа «На маяк» я чувствовала себя пустой, пассивной, лишенной идей. Я смутно представляла себе цветок с опадающими лепестками; время, сжатое в один прозрачный туннель, по которому моя героиня должна пронестись к своему будущему. Лепестки осыпаются. Но из этого ничего не вышло. Я бросила попытки – казалось, мне не хватает импульса, чтобы двигаться вперед и развивать идею. На чай приходила Фейт Хендерсон, и, мужественно гоня волну разговора вперед, я мысленно обрисовала возможности, которые непривлекательная одинокая женщина без гроша в кармане все же могла бы реализовать в своей жизни. Я начала представлять ее путь: как она останавливает автомобиль посреди шоссе, как приезжает в Дувр[560], как пересекает Ла-Манш и т.д. На мгновение я даже подумала, что забавы ради могла бы написать роман в стиле Дефо. Внезапно между полуночью и часом ночи у меня возникла целая фантазия под названием «Невесты Джессами» – с чего бы это? Словно в луче