в том, что тут не он просит ее руки, а она объявляет его родителям, что только что в близлежащем сквере, на скамейке, ваш сын в сотый раз признался мне в любви и в желании вступить со мной в брак. Поскольку его признание и его желание отвечает моему чувству… «Постой! – вскричал Марк. – Не так!!» «А как?» – вкрадчиво и злобно спросил Лоллий. «Может быть, – робко спросила Ксения, – у вас… я имею в виду вас, Маша, и Марика… будет ребенок?» «Какой ребенок! – в ужасе завопил Марк. – Никакого ребенка!» «Будет, – твердо сказала Маша. – Я хотела бы двух. А лучше – трех. Всему свое время». С тяжелым чувством Лоллий понял, что пришел его час. Картошка, селедочка, укропчик и прочее – все, что рисовалось ему и сулило безмятежный вечер в кругу родных и этой вдруг появившейся милой девицы, в облике которой ему уже мерещилось, однако, нечто роковое, – все рухнуло, исчезло и растаяло, как дым. Вместо этого ему надлежало произнести веское, мужское, отцовское слово. Он откашлялся. Не понимаю. Марк, допустил ли ты. Нет. Марк, обещал ли ты. Не совсем. Марк, тебя воспитывали – а как, собственно, его воспитывали? Ксения воспитывала; бабушка, пока было жива; но в то же время нельзя подвергать сомнению присутствие в доме сильной мужской руки. Гм. Если ты связан словом, то не обязан ли его сдержать? Или ты произнес это слово, будучи… Сам он клялся в любви и верности всякий раз, когда терял голову от близости сладчайшего из плодов. Положим, она еще восклицала: нет! и еще раз – нет! и снова – нет! однако все слабее становились препятствующие ему руки. Как из осеняющего ее облака, звучал над ней голос, заклинающий о даровании блаженства и обещающий верность до гроба. Искуситель мой. Зачем противостоять неизбежному? Отвергать счастье? Противиться тому, что заложено в нас прародительницей-природой? То воля неба, я твоя. Гм. Но если после этого он вступал бы в брак, то вполне мог поравняться по количеству жен с королем Марокко, а может быть, и с султаном Брунея. Не в этом дело. Тяжко вздыхая, он переводил взгляд с пунцового лица Марка на побледневшую, со сдвинутыми бровями Машу. Хмурился. Барабанил пальцами по столу. Пам-пам-пам-пам-да-да-ти-ти. Та-та-та-а-а… «Лоллий, перестань». Теперь он на Ксению посмотрел, на супругу свою. Слезы близко. Не плачь, Маруся, утри слезы с лица, не всяка пуля бьет молодца. Где-то читал. Как образованные люди именуют подмену одного слова другим – с тем же смыслом, но без нарушения правил приличия? К примеру. Не называть господина Ж. долбо-ом, а высказаться о нем пристойней: неумный человек; не говорить о госпоже А. потаскуха, а заметить, что она ветреная женщина; не кричать во весь голос, что господин С. мерзавец и негодяй, а признать его нехорошим человеком. Эвфемизм. Вот-вот. Спросить: переспал ли ты, засранец, с ней, предварительно побожившись, что будет ей и ЗАГС, и свадьба, и золотое кольцо, – как-то не очень… Был ли ты близок с этой девушкой, Машей. Ну, да. В этом роде. «У вас, – багровея, выдавил Лоллий, – что-то… э-э… ну, понятно, я надеюсь, взрослые люди…» «Нет! – перебил его Марк. – Папа, ничего такого…» Он посмотрел на Машу и умолк. «Но ты, наверное, что-то говорил… чувства требуют… И я говорил маме, и вот видишь…» В подтверждение своих слов Лоллий указал на Ксению, молча кивнувшую ему в ответ, как бы удостоверяя: да, так все и было. Лоллий приободрился. Теперь следовало бы обратиться к Маше. Прекрасная девушка, наш сын, если вы заметили, обладает… назовем это особенностями… и они… особенности личности нашего сына… они, очевидно, не дают ему… мешают… Господи! Они затрудняют ему… вы должны понять… он не в состоянии должным образом оценить ваше… Когда он давал вам слово… нет, нет, ни я, ни моя жена, мы его не оправдываем. Дал слово, ну и так далее. Он полагал, что сможет, но как только зашла речь о выполнении, он понял, что не сможет. Здесь, понимаете ли, тонкость… уязвимость… ранимость. Вы оба молоды, и мы – он опять указал на Ксению, сидевшую с печатью страдания на лице, – полагаем… Поверка временем, это было бы самое разумное. Возможно… Глянув на Марка с укоризной, негодованием, презрением – не передать, сколько всего было во взгляде ее прекрасных глаз! – Маша встала, сказала Марку: «Эх ты» и покинула дом Питоврановых.

Что было дальше? В двух словах: дальнейшее – молчание. Ощущая себя предателем, Марк чуть не сорвался вслед за Машей. Так обожгло сердце вдруг вспыхнувшее чувство невосполнимой потери, горечи, сожаления, раскаяния, что он встал, шагнул к двери – но махнул рукой, сел и опустил голову. И Лоллий молчал. Дурачок. Угораздило. Хороша Маша, да не наша. Почему, собственно? Девка в самом деле хорошая. Что ему еще надо. Неспетая песня. Можно куда-нибудь вставить: решительная девушка, этакая Брюнхильда, женщины сильнее не видел мир досель, и малахольный молодой человек, которого она полюбила, не догадываясь, что ее любовь – это материнское чувство к тому, кого надо защищать… В этом роде. Надо подумать. Конец: он недостоин ее любви. Да. Надо подумать. Молчала и Ксения. Неловко было бы в этом признаться, но с уходом Маши она вздохнула с облегчением. Марка не похищают. Он остается дома. Если это и случится, то, по крайней мере, не сегодня и не завтра. Когда-нибудь. Какое счастье. Ксения встрепенулась и проговорила с улыбкой, что можно перекусить. Она мигом. Лоллий сказал, у нас есть графинчик, а к нему пошарь по сусекам какой-нибудь колбасы или, я помню, в морозильнике был порядочный кусок сала, который три месяца назад я привез из Воронежа. Ледяная водка, тоненький ломтик превосходного, тающего во рту сала, поджаренный хлеб – все это послужит нам укреплением в противостоянии испытаниям, которым подвергает нас жизнь. Не правда ли? – обратился отец к сыну. «Папа, – промолвил Марк, – какую тайну открыла… ты сказал, старица… Заратустре?» Ах вот что беспокоит твой разум! – воскликнул Лоллий и с любопытством взглянул на сына. Только что прекраснейшая особа отрясла прах нашего дома со своих ног тридцать пятого размера; только что ты не пожелал откликнуться на зов любви; только что ты отрекся от своего слова, доказав, что ты его абсолютный хозяин: сам дал, сам и назад взял; только что ты совершил первый в своей жизни поступок, достойный не мальчика, но мужа, ибо своим решением ты выбрал свою судьбу, по крайней мере, до поры, пока не явится новая соискательница, – и в это самое время тебя