Наверняка, ей не хватало сочувствия и поддержки в такое  трудное для нее время, и она могла  неосознанно потянуться к тому, кто  «деликатно, но настойчиво»  предложил бы их.  Не он, потому что свою возможность он в тот вечер упустил, а еще у него работа и  постоянно быть рядом с ней у него не получится.  Или же все-таки – он, если успеет, а еще - попадет в настроение.  Он надеялся на это, но не попал…

   Знакомство с престарелой родственницей вначале было для него событием второстепенным.  Но  полезным, потому что появилась уважительная причина забыть свое обещание - не надоедать Алене визитами. Такая история: он едет отбывать своего рода повинность и  вдруг  бабушка оказывается не поросшей мхом шамкающей старушкой, а человеком очень уважаемой профессии, по-своему интересной и приятной в общении.  И это общение между ними  носило характер ровный и спокойный.  Он не собирался выяснять  эпизоды ее биографии – это действительно не имело для него никакого значения.  Помощь ей он будет оказывать независимо и однозначно, и на произвол судьбы больше не бросит.  До завершения строительства еще есть время, а к его окончанию он что-нибудь придумает и решит.

   Несколько дней после этого он работал, но почти ни на минуту не забывал об Алене, о строительстве дома  и  внезапно возникшей буквально из ниоткуда  бабушке…  У него будто образовалась еще одна  жизнь – параллельная основной.  И с каждым днем эта жизнь становилась все более важной для него.  На работе он  начинал вдруг улыбаться, вспоминая приятные  эпизоды общения с Аленой, или  же тревожился – не оставляло чувство, что  сделал не все возможное для того, чтобы заинтересовать ее собой.  Думал, морщил ум, как говорится, а в результате решил снова проведать новоиспеченную родственницу.

   Ехать с пустыми руками было неудобно, и он закупился, посоветовавшись с пожилой продавщицей.  Она должна была знать, какие продукты предпочтительнее для совсем старых людей.  Для  Алены он купил цветы… и еще бойлы – разные.  Цветы потому, что любой другой подарок она  не приняла бы.  Спасибо еще хоть не заикалась о компенсации трат на ее освобождение, очевидно понимая, что он от нее откажется.  Крупные голубые колокольчики и огромные ромашки…  ему казалось, что  оформленные  декором дорогие букеты это немного не то.  Светлые и свежие колокольчики и ромашки символизировали для него внутреннюю суть  Алены, внешность же ее он сравнил бы  не с цветком, а с ударом молнии.

      Оставив покупки в машине, он поднялся на свой этаж, чтобы переодеться перед поездкой – во что-то, что хотя бы зрительно делало его моложе и интереснее – джинсы, светлое поло, спортивные туфли.

     Вышел из лифта, подошел к своей двери и услышал, как открывается соседняя.  Мужчины застыли лицом к лицу, практически столкнувшись.   Олег выглядел неважно – осунувшийся, со все еще не снятой с головы повязкой. Его потрепанный вид  резко повысил самооценку Беркутова.  Хотя… есть еще такое почти необъяснимое понятие, как женская жалость.  В любом случае, между  Немоляйкиным (разница в благозвучности их фамилий тоже радовала) и им все уже было сказано и отношения выяснены. Поэтому  Владимир просто сухо  кивнул ему и отвернулся, собираясь войти в свою квартиру.  Но был остановлен:

-  Владимир Борисович!  На два слова.  Разрешите? – обратился к нему сосед.

-  Да, я слушаю, - развернулся к нему  Беркутов.

-  Мы с вами разговаривали тогда… на повышенных тонах.  В этом я не считаю себя виноватым  – ситуация не позволяла иначе…  но теперь, немного остыв, извиниться за то, как поступил с вашей женой, я должен.  Она была  совсем не против, но с моей стороны просто попала под раздачу, вы должны понимать это.  Не считаете нужным в свою очередь извиниться за свое поведение весь этот год? – поинтересовался Олег.

-  Вам будет приятно услышать это? – хмыкнул Беркутов.

-  Это будет справедливо.  Я признал свою вину.

-  Я уже извинился – перед Аленой, - прямо взглянул ему в глаза Беркутов.

   Олег кивнул, внимательно глядя на него.

-  Согласен.  Вы виноваты перед нами обоими.  Я не собираюсь выяснять – кто из нас больше, - поднял он руку, будто предупреждая возражения:  - О себе вообще молчу.  Но до меня дошли слухи, что вы начали охоту на мою жену.

-  Пока еще вашу, - согласился Владимир, - и я бы не назвал это охотой.

-  А как?  Слушайте,  я понимаю ваш интерес, понимаю, как мужчина.  Но будьте же человеком!  Не говоря уже о том, что сейчас ей и так…  мы вместе кучу лет, она любит меня, хотя сейчас и  обижена и оскорблена.  Я тоже люблю ее, тут  можете не сомневаться – эпизод отчаянья, до которого вы меня довели… нужно было просто набить вам морду, господин Беркутов.  А я тянул с этим… затянул и  тут подвернулся этот способ… в голом виде.

-  Это я понял. Может и нужно было, но всему свое время. К  чему этот  разговор сейчас?

-  Все случилось из-за вас.  Оставьте мне шанс спасти свою семью.  Он и так мизерный, а тут еще и вы кружите над ней.  У меня есть маленькая надежда, я хочу попытаться.

-  В таких делах взывать к человечности глупо.  Вы уверены, что она есть во мне?  Может, я все это время как раз и добивался именно такого результата?   Добился с огромным трудом и что?

-  С огромным трудом? –  скрипнул зубами Олег, - так  нелегко  торчать на чужую женщину?

-  Трудно, -  честно признался Беркутов, вспоминая свои ощущения после совместных поездок в лифте.

-  Верю, - признал Олег, - так вы не отступитесь?

-  Я могу дать ей то, чего не можете дать вы.  Никто тогда не тянул вас за язык.

-  Желаю вам когда-нибудь оказаться в подобной ситуации и сохранить при этом хладнокровие и здравый смысл, -  невесело хмыкнул Олег.

-  Я никогда не окажусь в вашей ситуации – всегда был верен своим женам.  Даже Руслане.

-  Физически…

-  Вы даже этого не смогли, - парировал Беркутов.

-  Нет никакого смысла, да?  По-хорошему  говорить с вами бессмысленно?

-  Наверное, - подобрался Беркутов, опять чувствуя себя резко помолодевшим и отчаянным:  - Спарринг? Повторим?

-  Да пошел ты! Со своими играми… я тогда на ногах не стоял, – отвернулся Олег и пошел к лифту, скрывшись за дверью, что вела на площадку.

   Совесть Беркутова не мучила, но неприятный осадок от разговора все же остался.  Он хотел Алену, хотел очень сильно, но прожить без нее смог бы – без сомнения.  А этот, похоже, сожалел всерьез и  мучился по-настоящему.  Чего стоило ему подойти и извиниться по собственной инициативе, когда этого от него никто не требовал, Беркутов мог только догадываться.

   Почему-то вспомнилась  Лена… совсем некстати, непонятно…  И он решил для себя... нет - для своей совести, которая шевельнулась в виде  непонятного и неоправданного сочувствия к сопернику. Решил  дать тому фору.  Совсем небольшую.  Это даже не являлось риском.  Если тот до сих пор сиднем сидел и ничего не предпринимал, то и еще один день не решит ничего.  А непонятная дурь, шевельнувшаяся внутри, за это время уляжется и тогда будет все – летний вечер под яблоней (он планировал остаться на ночевку),  разговоры, цветы, совместный ужин, пускай и втроем.  Сосед получит эту фору.  Все равно у него не хватит ума воспользоваться ею.