Медея не сводила с Ясона пылкого взгляда. Я заговорила – прежде всего, чтобы вернуть ее к действительности:

– И тогда вы замыслили хитрость.

Ясону это не понравилось. Он был героем великого золотого века. А хитрость – удел трусов, которые против быка ничто и настоящую отвагу проявить не способны. Заметив его недовольство, Медея поспешно заговорила:

– Мой возлюбленный не принял бы никакой помощи. Но я настаивала – не могла перенести, что он подвергнется опасности.

Ясон смягчился. Эта сказка была приятнее: царевна упала без чувств к его ногам, отреклась ради него от жестокого отца. Пришла к нему втайне среди ночи, и только лицо ее освещало тьму. Кто бы устоял?

Но теперь лицо она прятала. И говорила тихо, обращаясь к своим сцепленным рукам:

– Я немного смыслю в искусствах, которыми вы с отцом владеете. Я приготовила простое зелье, чтобы защитить Ясона от огненного бычьего дыхания.

Теперь, когда я знала, кто она, эта ее кротость выглядела нелепой, как огромный орел, что пытается, съежившись, уместиться в воробьином гнезде. “Простое” – так она сказала о зелье? Я-то думала, смертные вообще не способны колдовать, не говоря уж о столь мощном чародействе. Но теперь опять заговорил Ясон, снова он катал валуны, запрягал быков, пахал и сеял.

Когда на поле выросли воины, он уже знал, как их одолеть, – Медея подсказала. Нужно было бросить камень в их толпу, чтоб они пришли в ярость и напали друг на друга. Так Ясон и сделал, но руна ему Ээт все равно не уступил. Сказал, что прежде нужно победить бессмертного дракона, охраняющего руно. Медея приготовила другое зелье и усыпила змея. Ясон, схватив сокровище, побежал на корабль, и Медея за ним – благородство, конечно, не позволило ему оставить невинную девушку с таким коварным деспотом.

Ясон уже воображал, как рассказывает эту историю своим придворным и аристократы таращат глаза, а девицы лишаются чувств. Он не благодарил Медею за помощь, он на нее едва смотрел. Словно полубогиня и должна была спасать его на каждом шагу.

Медея заговорила, почувствовав, вероятно, мое неудовольствие:

– Ясон человек воистину благородный, той же ночью прямо на корабле он взял меня в жены, хотя отцовское войско преследовало нас. Когда он вновь займет трон в Иолке, я буду его царицей.

Мне почудилось или от этих слов Ясон слегка помрачнел?

Помолчали.

– Так чью же кровь я смыла с ваших рук?

– Да-да, – тихо откликнулась Медея. – Я к этому подхожу. Отец пришел в ярость. Пустился за нами в погоню, колдовством направлял ветер в свои паруса и к утру был уже совсем близко. Я понимала, что в чародействе мне с ним не тягаться. Наш корабль, пусть и благословленный богами, уйти от отца не мог. Оставалась одна надежда: младший брат, которого я увезла с собой. Он был отцовым наследником, и я взяла его как заложника, чтобы потом вернуть в обмен на нашу неприкосновенность. Но, увидев отца, стоявшего на носу корабля и кричавшего нам проклятия, поняла, что ничего не выйдет. Жажда крови написана была на его лице. Только уничтожив нас, он успокоился бы. Он произносил заклинания и обрушивал их на наши головы, вздымая свой жезл. Великий страх обуял меня. Не за себя, а за ни в чем не повинного Ясона и его товарищей.

Она взглянула на Ясона, но тот сидел, отвернувшись к очагу.

– И в этот миг… не могу описать, что случилось. Мной овладело безумие. Я вцепилась в Ясона и приказала убить моего брата. А потом расчленила его тело и бросила в воду. Отец, пусть и взбешенный, непременно остановился бы, чтобы устроить сыну достойное погребение. Когда я пришла в себя, море вокруг опустело. Я подумала даже, что это был сон, но потом увидела кровь брата на руках.

Она протянула ко мне руки, будто в доказательство. Чистые руки. Я их очистила.

Лицо Ясона сделалось серым, как неочищенный свинец.

– Муж мой, – сказала Медея. Он вздрогнул, хотя говорила она негромко. – Твой кубок пуст. Разреши налить тебе вина.

Медея встала, подошла к наполненной до краев чаше. Ясон не смотрел на нее, и я, не будь сама колдуньей, тоже не заметила бы – щепотку порошка, брошенную в вино, произнесенное шепотом слово.

– Возьми, любовь моя.

Таким тоном мать уговаривает ребенка. Ясон взял кубок и выпил. Голова его откинулась назад, а кубок, выпавший из рук, Медея подхватила. Аккуратно поставила на стол и села на место.

– Ты ведь понимаешь. Ему очень тяжело. Он себя винит.

– Никакого безумия не было, – сказала я.

– Нет. – Ее золотистый взгляд пронзил меня. – Хотя любящих называют порой безумными.

– Я не совершила бы ритуал, если б знала.

Она кивнула:

– Как и всякий почти. Может, поэтому у просителей и нельзя ни о чем допытываться. Многие заслужили бы прощение, если б открыли свои истинные чувства?

Медея сняла черный плащ, положила на соседнее кресло. Под плащом оказалось лазоревое платье, перевязанное тонким серебристым поясом.

– И ты не раскаиваешься?

– Я, конечно, могла бы рыдать да слезы утирать, чтоб угодить тебе, но предпочитаю не притворяться. Отец всех на корабле уничтожил бы, не предприми я что-нибудь. Мой брат был воином. Он принес себя в жертву ради победы.

– Вот только он не приносил себя в жертву. Ты убила его.

– Я дала ему зелье, и он не страдал. Большинству людей и этого не достается.

– Он был тебе родней.

Глаза ее вспыхнули, словно комета в ночном небе.

– Разве одна жизнь дороже другой? Никогда так не думала.

– Ему не обязательно было умирать. Ты могла бы взять руно и сдаться. Вернуться к отцу.

Какое выражение мелькнуло на ее лице! И впрямь подобное комете, что, резко повернув к земле, обращает поля в пепел.

– Меня заставили бы смотреть, как отец Ясона и всю его команду разрывает на куски, а потом и саму истязали бы. Уж извини, такой исход меня не устраивал.

Увидев выражение моего лица, она спросила:

– Ты не веришь мне?

– Я не узнаю своего брата – такое ты о нем говоришь.

– Тогда разреши вас познакомить. Знаешь, какая у отца любимая забава? К нам часто прибывают желающие помериться силами с коварным колдуном. Капитанов таких кораблей отец обычно выпускает к драконам и наблюдает, как несчастные пытаются убежать. А остальных моряков порабощает, лишает рассудка, они становятся безвольными, будто камни какие. Мне приходилось видеть, как отец, чтобы развлечь гостей, берет горящую головню и прикладывает к руке такого раба. Головня жжется, но раб стоит не шевелясь, пока отец его не отпустит. Я все думала: они лишь пустые оболочки или понимают, что с ними творят, и беззвучно кричат про себя? Если попадусь отцу – узнаю, ведь то же самое он сделает со мной.