В кабинете у Сёмина валялся в кожаном кресле такой же кроссворд, такая же на столе была пепельница, вулканически извергающая груду окурков, да ещё высилась пирамида потёртых папок с завязками и синим пятном светился экран компьютера. Пиджак Сёмина висел на спинке стула, галстук приспущен, рукава светло-полосатой сорочки подвёрнуты до локтей – ему, плотно сбитому, словно вырубленному из одного сучковатого куска дерева, всегда было жарко. Дощёлкав на клавиатуре фразу, он поднялся, обойдя стол, крепко тряхнул руку Рябикина.

– Не закуришь? – спросил, пересев за журнальный столик, под висевшую на стене карту Москвы, и усадив Олега в соседнее кресло. – Так и не втянулся? Молодец, долго проживёшь.

И немедленно окутался сигаретным дымом.

– Тебе сейчас двадцать семь? Двадцать восемь? Всё впереди. Ну, колись, какая у тебя тревога?

Сладко щурясь, Сёмин острым взглядом прощупывал сумрачное лицо Рябикина, пришедшего, судя по всему, с каким-то сюрпризом.

– Суд по делу Сергиенковой будет в понедельник. Ну, помните, Андрей Владленович, начальницу из префектуры, она отвечала за культуру. Взятку у меня выманила. Так вот есть предчувствие, что дело может забуксовать.

– Чего-чего? – Сёмин подобрался в кресле, словно решив из него катапультироваться. – Ты откуда-то упал или тебя уронили? В том деле, насколько я помню, железные доказательства – отпечатки пальцев.

– Но кое-какие накладки… Вы меня тогда очень торопили…

3

Олег говорил, Сёмин же, всматриваясь в него, вспоминал, каким он пришёл к ним несколько лет назад по рекомендации знакомого оперативника: затаённый взгляд узко посаженных глаз («нацеленная на тебя двустволка», шутили сослуживцы), стрижка ёжиком, в новенькой джинсовой курточке, из-под которой сияла звёздно-полосатой расцветкой модная по тем временам рубашка. Бывший детдомовец. Долговязый, но жилистый. Несколько раз удачно помог милиции. По его информации накрыли наркопритон, куда Олег сумел аккуратно внедриться; он же, устроившись экспедитором в подпольный цех, помог раскрутить дело о «палёной» водке. Громкая была история, в газетах писали.

У Олега в те годы забавная была походка – странно выворачивал ноги, вихлял корпусом и локтями, словно делал первые танцевальные па, склоняя голову то вправо, то влево, словно принюхиваясь острым носом к тем, кто был рядом. Ёжик свой подкрашивал то в синий, то в оранжевый цвет. Говорил быстро, отрывисто, перебивая самого себя. А сейчас – в серой, с металлическим блеском кофте, с волнистой шевелюрой до плеч – движется плавно, речь правильная, а ускользающий взгляд и длинный нос придают ему интеллигентно-задумчивый вид.

Ему тогда, после торгового техникума и вереницы мелких должностей, помогли попасть на курсы английского и устроиться в неплохую фирму зарубежного происхождения, после чего он уже сам двигался по карьерной лестнице, не прерывая своего сотрудничества с ведомством Сёмина, скрытого труднопроизносимой вывеской «Строймонтажинвест».

– Главная нестыковка: я в тот момент был в стадии перехода из одной фирмы в другую, но с операцией так спешили, что вы посоветовали мне представиться сотрудником той самой португальской фирмы, с которой контракт закончился. Ну, я устаревшей справкой и воспользовался. Справка оказалась в деле. А дело роет зануда-адвокат.

– И это всё? Да пусть роет, – Сёмин, облегчённо вздохнув, раздавил только что раскуренную сигарету во второй, стоявшей на журнальном столике, пепельнице и расположился в кресле поудобнее. – Отпечатки её пальцев всё равно никуда не денутся. А то, что ты в этой истории исполнял деликатную функцию, конечно же, понимают все, кто в этом процессе завязан. Наивных нет. К тому же общая обстановка тебе известна: народ ненавидит чиновников-взяточников, он нас поймёт. Да ещё, когда придёт время, прославит тех, кто с риском для жизни проникает в преступные структуры, помогая обезвреживать бандюг и коррупционеров. Что ещё?

– Если помните, ни одна наша аудиозапись, сколько я ни старался, следователям не пригодилась. Ничего компрометирующего в разговорах этой начальницы со мной и с её подругой Шмаковой не записалось.

– Постой, но я припоминаю, эта культурная начальница говорила тебе о каким-то материальных трудностях.

– Да, сказала, что скоро в Ялте кинофестиваль, съездить бы, да дорого.

– И этого тебе мало?

– Она говорила о поездке вдвоём.

– Вдвоём с тобой? Напомни, сколько ей лет?

– Сорок семь. Разведёнка. Детей нет.

– Понятно. Значит, она на тебя, молодого, глаз положила. И деньги меченые хапнула не колеблясь.

– Следователю она сказала, что подумала, будто я принёс их на нашу с ней поездку.

Поднялся Сёмин из кресла, покряхтывая, помассировал поясницу. Прошёл к столу. Его лицо, подсвеченное синим экраном монитора, приобрело землистый оттенок. Взглянув на Рябикина из-за груды папок, сказал устало:

– Взяточники следователю обычно врут. А ты, похоже, готов эту Сергиенкову пожалеть? Но кто пожалеет нас? Видел, какие строят чиновники под Москвой коттеджи с бассейнами на хапнутые денежки? Из-за таких кровососов государство становится неуправляемым. А на Сергиенкову, насколько помню, агентурная информация шла, мол, ничем не гнушается. У какого-то художника – за разрешение развернуть в коридорах префектуры выставку – картину взяла.

– Художник сам подарил, так она сказала. Я видел эту картину, «Васильки во ржи» называется.

– Ты что, у Сергиенковой дома был? – оживился Сёмин, улыбчиво всматриваясь в непроницаемое лицо собеседника. – Может, ещё и спал с ней?

– Да что вы, Андрей Владленович, – сдержанно вздохнул Рябикин, – не до того было, у меня ж тогда, я чувствовал, вся операция насмарку идёт. Помните, я докладывал, что после ресторана отвозил её домой, поднялся к ней на пятый этаж кофе выпить. И там, за кофе, Сергиенкова про кинофестиваль сказала, что гостевая поездка дорого стоит, а то бы меня с собой взяла. Только тут я понял, что она под этим предлогом деньги хочет взять. Она и следователя убеждала, что я ей принёс деньги, как она будто бы думала, на мою собственную с ней поездку.

– И на очной ставке тоже?

– Не было очной ставки. Я сказал следователю, что болен, и он её не провёл, сдал дело так. Суд дважды назначали, а у меня срочные командировки. Ну, будто бы срочные.

– Понимаю.

– Я судье звонил, думал, без меня проведут. Не провели, отложили. И теперь судья грозит принудительным приводом, если не приду.

– Ну, Пинкертон, ну, наворотил!.. – Сёмин снова вышел из-за стола, морщась, прошёл в угол кабинета к высокому двустворчатому сейфу, увенчанному такой же пирамидой папок, как и та, что высилась возле компьютера, повернул обратно. – Значит так: отмазать тебя от суда сейчас уже невозможно. Третий раз уезжать в срочную командировку нелепо, адвокат всем газетам раззвонит. Выход один: иди на суд и держись строго фабулы дела – тебе предложили дать денег, ты согласился, после чего Сергиенкова подписала договор об аренде. Так ведь? Так! А под каким предлогом она вымогала те деньги и спал ли ты с ней на самом деле или не спал – это подробности, не меняющие сути дела. Главное – отпечатки на купюрах есть? Есть! Ну, и гуляй, Маша, за колючкой, пока срок не кончится.