жизни столько женщин. Они истошно вопили. Они так пронзительно кричали. Я была просто в ужасе. Мне подумалось: «Они убьют его». И, боюсь, они бы это сделали, если бы им дали волю.

Наконец мы сели в лимузины — они были припаркованы почти рядом с самолетом — и поехали в отель «Хавайэн Виллидж». В отеле была своего рода навесная веранда, и, когда мы приехали, там было около пяти сотен вопящих женщин и никакого ограждения, как в аэропорту. Ситуация была очень опасной. Мы с Элвисом вышли из лимузина — полиция устроила кордон из сомкнутых рук, сдерживая напирающую толпу, но эти вопящие женщины — самых разных возрастов — прорвались и стали хватать Элвиса, и это, разумеется, до смерти напугало Тома Паркера. Наконец нам удалось вырваться и проскользнуть в отель, и я спросила Элвиса: «Как ты это терпишь?» А он ответил: «Я привык». — «Но ведь они могли убить тебя», — сказала я. «Нет, они не причинят мне вреда».

На 3.30 того же дня была назначена пресс — конференция, и Полковник по своему обыкновению успевал быть везде. Пресса была представлена, естественно, двумя газетами — «Эдвертайзер» и «Стар — бюллетень», но также и почти сотней учащихся — журналистов из всех двадцати семи школ Оаху. Элвис был увешан гирляндами (одна девушка не хотела отпускать его, пока Полковник не оторвал ее силой); он вежливо отвечал на все стандартные вопросы о фильмах, поездках, девушках и карате. Его спросили, каков его армейский статус. «Я резервист первой очереди. Меня могут призвать в случае экстренной необходимости». Но не раньше, чем пройдет концерт, поспешил добавить Полковник. Планирует ли он какие — нибудь поездки? «Возможно, я поеду в Южную Африку ловить диких буйволов», — ответил он, словно соревнуясь в остроумии с Полковником. Но если это так, то он остался побежденным. «Элвис отвечал как — то невнятно и неинтересно, — написала «Санди эдвертайзер». — Полковник Паркер, его менеджер, отпускал реплики, которые вызывали смех и аплодисменты у школьников».

Концерт же в тот вечер представлял собой другую историю. Даже при том низком качестве записи, которое было на концерте, стоит только послушать оставшуюся пленку с записью, чтобы ощутить ту энергию, которая шла со сцены, почувствовать шквал эмоций, который высвобождала музыка. Здесь, несомненно, присутствует та же самая ирония, которую отмечал в своем отчете о мемфисском концерте репортер «Пресс — симитар» Билл Берк, та же самая игривость в обращении с публикой, но здесь присутствует и нечто другое: здесь есть чистая радость исполнения, упоение чувствами, которые рвутся наружу. К этому времени оркестр играл вместе уже больше четырех недель, и Элвис подбивает музыкантов делать не просто то, что они могут делать, но то, что они могут позволить делать ему. Снова и снова он подстрекает гитариста Хэнка Гарланда солировать, выражая свое одобрение хмыканьем и восклицаниями, которые никак не относятся к публике. Музыка взлетает и спадает, словно живя собственной жизнью, и Элвис снова призывает Хэнка выдать соло, он требует еще одно соло на саксофоне от Бутса, он забывает слова, даже теряет нить песни, но наполняет мгновение чистым, невыразимым чувством. Для Бутса это было «одним из главных моментов» в его жизни, а для Гордона Стоукера из Jordanaires, который регулярно работал с Элвисом с 1956 года, в исполнении Элвиса была такая раскованность, которая больше всего напоминала мужчину, выпущенного на волю из тюрьмы.

Когда слушаешь запись, однако, возникает вопрос: почему все это не присутствует в фильме? Несомненно, это было в «King Creole», это можно уловить даже в первых, пробных попытках отыскать нужные эмоции в его игре в «Love Me Tender» — здесь у него нет ни знаний, ни опыта, но присутствует какая — то внутренняя уверенность, которая позволяет ему эффективно справляться с технически сложными вещами, хотя вы и ощущаете его исполнительские ограничения. Тогда он, казалось, был преисполнен веры в себя и свою миссию. Теперь, как стали отмечать многие люди, он выказывал эту уверенность в самых разных публичных ситуациях, но по большей части только на словах.

Она определенно отсутствовала во время съемок «Blue Hawaii». По замыслу картина должна была стать яркой, динамичной музыкальной комедией в традиционном голливудском духе. В ней был хороший состав исполнителей вторых ролей, представленных обычным набором комедийных персонажей, включая тридцатипятилетнюю Анджелу Лансбери в роли глуповатой матери — южанки героя Элвиса. Сам Элвис играл Чэда Гейтса — богатого мальчика, который желает отказаться от своего привилегированного положения и принять островную культуру. Как обычно, в фильме присутствует любовный треугольник (или точнее, четырехугольник), состоящий из опытной женщины, юной и настоящей возлюбленной (Джоан Блэкмен играла Мейл Дюваль — наполовину островитянку и, возможно, чтобы смягчить какой — либо намек на смешанный брак, наполовину француженку) и еще более юной женщины. У руля картины снова встал режиссер Норман Таурог, любимый Элвисом и парнями за его терпимое отношение к их шумным забавам на съемках «G. I. Blues», и Элвис, несомненно, чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы с подачи режиссера попытаться внести в свою игру некоторые общепринятые комедийные элементы: в картине присутствуют комические жесты и мимика, множество эксцентричных ситуаций и даже некоторые элементы искреннего самопародирования на фоне живописных гавайских видов и звуков и «кинематографических ценностей», являющихся визитной карточкой любого фильма Хэла Уоллиса.

Почти во всех смыслах этот фильм был прямым ответом двум предыдущим картинам, снятым на студии «XX век — Фокс», которые Уоллис ненавидел и которые, несмотря на все их притязания, явно не достигли цели. Здесь же было мало вопросов в том, что намерения Уоллиса и Полковника полностью осуществились, и если Элвиса стали бы рассматривать как всего лишь безобидное приложение к фильму, чье присутствие на экране не портит общего впечатления, то картину следовало бы считать успешной. Он легко переходит от сцены к сцене, исполняет все свои четырнадцать песен с щеголеватым изяществом (даже худшие из них спеты превосходно) и по большей части создает у зрителя впечатление, что он приятно проводит время. И тем не менее под маской этой безмятежности можно почувствовать смятение и страх — многие монологи снова скомканы или произносятся так, словно вызывали неловкость и смущение; знакомые движения, которые, как всегда заявлял Элвис, естественны для его музыки, сопровождают глуповатые песенки, словно Они всего лишь шутка: нельзя не испытывать к нему сочувствия, не чувствовать неловкости, когда от него требуют стоять спокойно, дабы лишить его музыку пафоса, когда его вынуждают публично отрекаться от своей верности рок — н–роллу.

Смятение выражалось на съемочной площадке в более