– Ну как, все еще хочешь получить в свои руки эту проклятую вещь?

– Конечно! Тебе известно, я сросся со своей удачливостью, она всегда мне верна.

– Бога ради, не говори такого, мне страшно тебя слушать.

– Но я знаю, что говорю. Я готов бросить вызов невезению; неужели не справлюсь с каким-то камнем…

– Никто и никогда не справится, – со всей серьезностью оборвал меня Джордж.

Мы принялись спорить, и в конце концов я его убедил. Домой я отправился в кебе уже под утро, донельзя довольный своей новой замечательной игрушкой.

В течение двух лет с того дня я ни в коей мере не испытал на себе дурного воздействия, которые приписывались Пурпурному Сапфиру; но должен сознаться, нечто выходящее за пределы понимания в моей жизни все же происходило.

Поясню на примере. Я с большим интересом разбирался от нечего делать в одном любопытном тексте, наполовину на персидском, наполовину на урду (что, однако, к данной истории отношения не имеет), и профессор арабской и персидской филологии из Университета Космополи прислал ко мне молодого ученого-индийца, чтобы я мог обсудить с ним некоторые темные места, а он – подзаработать (он служил клерком в одном англо-индийском торговом доме), и он явился вечером около половины девятого. Помню, его звали Как-то-там Гхош. Книги лежали у меня на столе в кабинете, мы провели за ними около тридцати минут, и у меня создалось впечатление, что мистер Гхош – самый настоящий аферист, некомпетентный и витающий в облаках. По истечении получаса он встал и сказал с поклоном:

– Простите, я не могу работать. Мне не нравится этот дом. Я ухожу.

Очень удивленный и немало раздосадованный, я несколько резко выразил ему свое неудовольствие. Направляясь к двери, он не произнес ничего, кроме:

– Мне жаль… очень. Не знаю. Вы должны извинить. Я пошел.

И он ушел!

Вскоре после этого со мной обедал мой друг, профессор арабистики, встречи с которым всегда бывали для меня настоящим праздником: он много лет состоял ректором одного медресе[110] в Индии и был приятнейшим собеседником. После обеда, когда мы курили, сидя у камина, я заметил, что он то и дело обводит глазами комнату – как мне показалось, с беспокойством.

– Ты что-то ищешь? – спросил я.

– Нет, – ответил он. – Нет, не думаю. Но скажи, ты не собираешь индийские редкости?

– Нет, на мой вкус, они, как правило, безобразны.

– А нет ли у тебя в доме Тиртханкары[111]? Это маленькие гипсовые идолы, сидящие на корточках, какие встречаются в антикварных лавках.

– Нет. Я видел таких сотни и терпеть их не могу.

– Пожалуй, ты прав, гадкие фигурки.

– Почему ты спросил?

– О, с ними лучше не связываться. – И он переменил тему.

Минут через пять гость снова оглядел комнату, вскочил на ноги и, глядя в темный дальний угол, воскликнул:

– Так я и знал! Сразу почувствовал! Kaun hai? Kiyá mangta? (Кто ты? Что тебе нужно?)

– Бога ради, что случилось?

– Неужели ты раньше его не видел? Это индус, сидящий на корточках; из одежды – одна набедренная повязка. Сидит в том углу и что-то царапает на ковре.

– Дружище, – удивился я, – ты не пьяный и не сумасшедший, это понятно. Что с тобой?

Он ответил не сразу, а вместо этого простер руку туда, куда был устремлен его взгляд, и крикнул:

– Jáó! (Прочь!)

Усмехнувшись, он вернулся в кресло и трясущимися руками заново разжег трубку.

– Ты удивлен, оно и понятно, – сказал профессор. – Прости за это представление, но я так долго жил в Индии, а эти вещи, наверное, проникают в кровь. Глупая история. Ты уверен, что не хранишь предметы, награбленные в каком-то храме? Что-то такое здесь есть.

Я вспомнил про Пурпурный Сапфир, встал, достал камень из ящика письменного стола и вложил в руку гостя.

– Боже правый! Конечно, это оно. То самое, что ему нужно. Это нагрудное украшение одного из индусских богов. Как оно к тебе попало? И как долго оно у тебя?

Я в общих чертах познакомил его с историей Пурпурного Сапфира, который он положил на стол рядом с собой. Когда я закончил, гость произнес:

– Ну да, этот рассказ объясняет увиденное – если вообще можно объяснить непостижимое. Мой совет тебе, причем самый серьезный: избавься от этого предмета как можно скорее.

– Почему?

– Потому что… но, бога ради, не рассказывай никому ни об этом происшествии, ни о нашем разговоре… он принесет беду… погубит тебя рано или поздно.

Остаток вечера прошел на минорной ноте. Профессор поведал множество историй, перекликавшихся с темой разговора, и, будь я человеком мнительным и слабонервным, они бы меня вконец обескуражили.

Но я к таким людям не отношусь, поэтому сохранил бодрость духа. Это был наш последний совместный с профессором обед до… дальнейшего.

Инциденты подобного рода – и мелкие, и более значительные – по-прежнему повторялись, но никакого йога я ни разу не видел, равно как и не сталкивался с неприятностями оттого, что держу у себя Пурпурный Сапфир. У моих друзей камень сделался предметом любопытства, окрашенного романтикой с оттенком страха. Теперь я опишу вечер, когда у меня состоялся званый ужин, который мы – все его участники – будем помнить до конца жизни. Нас было восемь человек: Б., многообещающий молодой писатель; его временная «пассия» (употребляя выражение Бёртона из «Анатомии»)[112] – очаровательная юная актриса мисс К.; его сестра (замужняя) и некто Дж. из министерства иностранных дел (приглашенный ради кое-кого другого); миссис… назову ее Смит, под каковой фамилией она вновь появится в этой истории при обстоятельствах трагических и незабываемых; и, наконец, миссис А. и ее супруг (поженившиеся недавно после двойного развода). Миссис А. была женщина необычная. Можно сказать, у нее не было ни одного врага, однако все до единого друзья ее недолюбливали. Она любительски увлекалась оккультизмом, и ее муж, человек довольно робкого характера, был принужден участвовать с нею в сеансах. Ей нравилось воображать себя «сильным медиумом». Она меня интересовала, но я всегда считал, что ее претензии основаны на обмане – быть может, полубессознательном. Так или иначе, за столом царило веселье, а потом мы переместились в библиотеку. Миссис А., как обычно, перевела разговор на тему оккультизма. Она была красноречива и на людей, не слышавших ее раньше, производила «завораживающее» впечатление.

Внезапно Б. сказал:

– Слушай, Аркрайт, у тебя ведь был чудодейственный драгоценный камень или что-то в этом роде, способный вызывать привидений и убивать людей во сне?

Тотчас раздался хор восторженных молящих голосов, я сдался и вынул из ящика Пурпурный Сапфир,