который в тот вечер играл особенно живым светом. В тот же миг случился обычный перебой с электричеством – такое бывает, по-моему, когда на электростанции меняют аккумуляторы или генератор. Так или иначе, все лампы померкли и стали гореть вполнакала. В полутьме Пурпурный Сапфир засиял еще ярче.

– О, дайте его мне! – вскричала мисс К., и я, стремясь свести этот эпизод к шутке, кинул камень ей на колени. Тут же она вскинула руки, точно увидев паука или мышь, и закричала сидевшему рядом Б.: «Убери его! Убери!» Б. взял камень с ее коленей и вернул мне. После этого К. весь вечер жалась к Б. и не выпускала из ладоней его руку.

– Дайте мне, – повелительным тоном вмешалась миссис А. – Для меня такие вещи не в новинку.

Я дал ей камень, и она положила его, с открытыми крышечками, себе на колени. Она принялась плести что-то про «зловредные талисманы», однако вечер был испорчен. Нам всем стало неспокойно. Только миссис Смит не произносила ни слова, а переводила взгляд с Пурпурного Сапфира на меня и обратно. Наконец гости начали шептаться, готовясь к уходу, и тут случилось нечто поразительное. Миссис А. откинулась на спинку кресла, закрыла глаза и вскричала:

– Что-то приближается. Оно уже здесь! Пусть все, кроме сэра Клемента, выйдут из комнаты.

Все вскочили и выбежали в холл. Миссис А. произнесла сдавленным голосом: «О боже!» – и лишилась чувств. В эту минуту неполадки на электростанции устранили и лампы вспыхнули в полную силу. Я подошел к двери и позвал А.

– Идите сюда, – сказал я, – ваша жена потеряла сознание.

Он вошел, и с ним, без приглашения, миссис Смит. Остальные шептались в холле.

Миссис А. открыла глаза и произнесла: «Оно упало на меня, оно прошло насквозь». Рука ее по-прежнему сжимала Пурпурный Сапфир, лежавший на коленях. Мы, как могли, ее успокаивали, но она заявила, будто что-то упало ей на колени и исчезло. «Оно прошло насквозь», – повторяла она. Мы помогли ей подняться и, желая показать, что она ошибается, сдвинули с места низкое кресло, в котором она до этого сидела.

На полу под креслом обнаружился маленький алый диск диаметром дюйма два с половиной, слабо светившийся под яркими лампами, и на нем, в точности как на плоской крышечке Пурпурного Сапфира, виднелась черная надпись – знак и буквы Печати Тау! Объятые ужасом, мы стояли и смотрели. Я первым пришел в себя и со смутным намерением бросить находку в огонь схватил каминные щипцы. Но, пока мы четверо смотрели, надписи начали стираться, диск побелел и словно бы испарился.

Остальные вошли… и потом удалились. Как пишут обычно в газетах, «встреча завершилась сумятицей». Однако удалились не все, миссис Смит осталась. Сразу могу сказать, что был период, когда все мои мысли крутились вокруг этой дамы. Я собираюсь еще про нее написать. Наша беседа продлилась за полночь. В два часа ночи раздался звонок в парадную дверь, и я пошел открывать. На пороге стоял Б. Он сказал:

– Что мне делать с Мэри К.? Она отказывается идти домой. Мы объездили в хэнсоме[113] весь город. Она и сейчас там. Говорит, ей будет страшно одной в квартире. Будь он проклят, твой чертов камень!

Я мог бы заметить, что камень был извлечен на свет именно по его настоянию. Однако я удержался, и в конце концов к нам вышла миссис Смит и увезла мисс К. к себе, предложив ей приют на ночь. Б. пошел пешком домой, а я отправился в постель, признаюсь, в некотором смятении. Перед уходом миссис Смит положила руки мне на плечи и испытующе заглянула в глаза. Остальные гости уже вышли за порог.

– Ты видел индийца, который сидел на корточках за креслом миссис А.?

– Нет, не видел.

– Клянусь, он там был. Не ходи больше в библиотеку. Обещай мне.

Я пообещал, да и в любом случае ничто не заставило бы меня ступить туда хоть одной ногой. Как уже было сказано, я отправился в постель.

Назавтра я обедал не дома, а по возвращении меня ждало письмо, доставленное экспрессом компании «Пи энд Оу»[114]. Оно было от А. В письме говорилось:

«…Чувствую, что должен сообщить тебе, к каким последствиям привели вчерашние приключения. Приблизительно в три часа ночи жена разбудила меня и пожаловалась на жжение в колене, на котором вчера лежал камень. Я попытался ее успокоить, но она не унималась, и тогда мы включили свет и откинули одеяло. И верно: на ночной рубашке виднелся прожженный насквозь отпечаток букв, окружавших заглавную Т. Мы вырезали этот кусок ткани, он вложен в конверт. А под ним, на бедре жены, обнаружился в точности такой же отпечаток – красный, как ожог от раскаленного утюга. Мы смазали его вазелином, однако утром он оставался на месте. Если захочешь, мы его тебе покажем».

Чтобы не возвращаться больше к этой теме, скажу, что миссис А. по сей день носит на себе описанное клеймо. Она без стеснения показывает его всем и каждому, и нет нужды оговаривать, что моя вечеринка в ее описании не утратила ничего из своей колоритности. Недруги миссис А. утверждают, будто она сама нанесла себе эти знаки раскаленной иглой. По словам ее супруга, для него не является тайной: если жена надевает свое самое изящное lingerie[115], значит она собирается изложить кому-то историю Пурпурного Сапфира – насколько она эту историю знает.

Теперь я подхожу к наиболее мрачной и пугающей части своего повествования. Я не скрыл от вас, что был глубоко предан миссис Смит – одной из красивейших и умнейших женщин лондонского общества, окруженной к тому же благодаря богатству ее супруга самой изысканной роскошью. Лондонский свет, как говорится, буквально лежал у ее ног – и они были воплощенным совершенством!

У нас было немало общих интересов, и мы были настолько неразлучны, насколько это дозволяется приличиями. Я не польщу себе, если замечу, что составлял выгодный контраст ее мужу. Что касается этого джентльмена, я, конечно, предубежден на его счет, однако он сочетал в себе миллионера, деревенщину, пьяницу и дурня. Я вел себя крайне осторожно, дабы никоим образом не компрометировать миссис Смит, ибо, как я ее часто остерегал, доверять ему не следовало: он в любую минуту мог подстроить ей какую-нибудь подлость. Тем не менее он поощрял нашу дружбу и постоянно сводил нас вместе. Timeo Danaos![116]

Вот почему я был очень огорчен и обескуражен, когда Сесиль при нашей первой после памятной вечеринки встрече (а именно на следующий день)