За себя я не боялся, но при мысли, что камень перейдет в ее руки, меня сотрясла дрожь. Она принялась спорить – и как же!

– Ты похваляешься своей неизменной удачливостью. Хорошо, взгляни на меня: разве свет не признает меня самой удачливой женщиной в Лондоне – во всем, кроме брака? Разве я не храбрый человек? Тогда почему ты ждешь от меня трусости? Я считала тебя храбрым. Отчего же ты сейчас празднуешь труса? Ты ведь не веришь, что этот камень заколдован. Тогда почему так себя ведешь? С первой нашей встречи я ни разу ни о чем тебя не просила, правда? А теперь, когда я прошу у тебя подарок, ты мне отказываешь. Будь уверен, мой друг: я больше никогда ни при каких обстоятельствах не стану тебя о чем-то просить. Даже если буду умирать с голоду в сточной канаве.

Мне было больно вспоминать эти слова, когда она в самом деле умирала с голоду в канаве и пришла ко мне за помощью. Но что я мог тогда сделать? Человек состоит из плоти и крови, и в некоторых случаях «Ce que femme veut…»[117]. В конце концов я отдал ей Пурпурный Сапфир.

Последовавшие за этим несчастья я постараюсь изложить как можно короче. Представители моего поколения не забыли про Блеск и Падение Сесиль Смит. Говоря одной фразой, у нее все пошло прахом. Полностью изменилась ее натура, она сделалась безрассудной, черствой и не внушала приязни. Она с головой ушла в игру и проматывала огромные суммы; деньги для покрытия долгов добывала любыми средствами – от добропорядочных до недостойных; приобретала самые роскошные украшения, используя при сделках такие методы, которые привели бы ее в тюрьму, если бы не друзья, постаравшиеся смягчить последствия ее безумств. Ходили слухи о каких-то низкопробных любовниках, оргиях, выпивке, наркотиках – обо всех пороках, что сопровождают упадок цивилизации. Тем временем Смит поджидал удобного случая затянуть на ее шее веревку, которой уже хватило бы на дюжину жертв.

Падение не было мгновенным – оно заняло два года. Все это время я редко с нею виделся, поскольку наши пути разошлись, однако не переставал умолять, чтобы она вернула мне Пурпурный Сапфир. Я наконец твердо уверовал в его губительные свойства. Но Сесиль не хотела. С суеверным упорством она цеплялась за камень. В письме из Санкт-Петербурга, куда ее занесло как совладелицу (совладелицу ли?) игорного дома (который, естественно, прогорел), я прочел:

«Этот камень – последнее, что я имела, будучи королевой нации, – а я была королевой! И это был единственный подарок, о котором я тебя попросила. Меня с ним ничто не разлучит.

P. S. Йог все время при мне. Слава богу, не приходится платить за его проезд по железной дороге и проживание в отеле».

Однажды в ответ на отчаянную мольбу о деньгах в письме из Мадрида я предложил ей за сапфир тысячу фунтов. Результат был тот же.

Шло время. Иногда до нас доходили известия о ней – дважды она сидела в тюрьме. Я очень переживал из-за нее, весь извелся, но ничего нельзя было сделать. Чтобы развеяться, я отправился в бесцельное путешествие вокруг света, во время которого встретил свою теперешнюю жену. В Англию я возвратился весной 18** года. Будучи проездом в Париже, я, к своему ужасу, прочел в газете, что установлено имя неизвестной женщины, проживавшей в многоквартирном доме на улице Ла-Виллет[118] и пару месяцев назад застрелившейся: это былая красавица, пользовавшаяся дурной славой, миссис Смит из Лондона, Парижа, Рима, Санкт-Петербурга… и бог знает откуда еще. Я был потрясен и, хотя на моем горизонте зажглись лучи надежды, вернулся в Лондон с глубокой печалью в душе. В мое отсутствие скопилась груда корреспонденции, которую мой секретарь не мог без меня разобрать. Среди прочего там оказался официальный пакет от нашего парижского консула. В письме говорилось: «Прилагаемый пакет, запечатанный и адресованный Вам, был найден среди вещей покойной миссис Смит, которая, как Вам уже, наверное, известно, скончалась недавно в нашем городе при трагических обстоятельствах. Примите уверения… и т. д., и т. д.».

Там оказался Пурпурный Сапфир. Он был завернут в листок бумаги, где было написано рукой Сесиль: «Он меня прикончил… возьми его обратно. Я пробовала его продать, но никто не купил. Даже ворам он не нужен. Sayonara. Ave atque vale![119] Сесиль».

Вот так он вернулся. Через месяц, когда я обжился в Лондоне, в мой дом вломились грабители и унесли много ценного добра, включая Пурпурный Сапфир. Я остался лежать на полу столовой с пулей в шее, едва не оборвавшей мое земное существование.

Пойдя на поправку около полутора месяцев спустя, я узнал, что шайка попалась во время другого налета, завершившего длинную череду ее преступлений, которые неизменно ставили в тупик полицию. Их главарь и мозговой центр, находясь в очередной деловой поездке, попал в серьезную аварию и был арестован. Остальные что-то не поделили между собой, и следующее предприятие (за которое их ждал суд, отложенный ради моих показаний) по причине то ли предательства, то ли плохой организации оказалось последним. Это было единственное благое деяние, которое можно записать на счет Пурпурного Сапфира.

После того как несчастным был вынесен приговор, адвокат обвиняемой стороны протянул мне пакетик. Мне не требовалось спрашивать, что там лежит. Возврат он сопроводил словами:

– Клиенты мне доверили вернуть это вам. Это единственная из ваших драгоценностей, которую им не удалось сбыть с рук. Свое нынешнее плачевное положение они связывают только с ней – ведь всем известно, насколько преступники суеверны. Собственно, их необъяснимое желание как можно скорее избавиться от камня и дало полиции ключ, который та разыскивала уже год.

Таким образом сапфир вернулся, и с тех пор все мои дела покатились под откос. Способность контролировать камень мне изменила. Мой поверенный сбежал с несколькими тысячами фунтов, которые я поручил ему инвестировать. Кроме того, во время поездки верхом по самой обычной деревенской тропе я сломал ногу и ключицу. От перечисления прочих несчастий, начиная с существенных и заканчивая мелкими, я вас избавлю. Их было много, самых разных.

Я поставил себе цель избавиться от Пурпурного Сапфира. Я продал его торговцу подержанными драгоценностями с Уордор-стрит[120], который хорошо меня знал и тем не менее заплатил за него по такому случаю как за обычный шотландский аметист того же размера. Через неделю ювелир принес свое приобретение обратно, сославшись на то, что его жена (она была шотландка), которой