class="a">[257] отказались от мирского. Твоя голова обрита, как у монаха, но только носишь ты шлем и доспехи, любишь злые дела. Тем самым ты только позоришь имя монаха. Неважно — в платье мирянина ты или в рясе, но того, кто читает сутру со слезами на глазах и возглашает имя будды, пристало не гнать, а привечать. Не пойму, что тебя так пугает, монах-недоумок?» Ондзоси расхохотался.

К этому моменту они уже были окружены толпой людей. Больше всего Бэнкэй досадовал на то, что Ондзоси говорил совершенно спокойно. Он сказал: «Послушай, мальчик! Странно, что мы снова встретились. Видно, есть между нами какая-то связь. Напрасно ты бахвалишься. Давай лучше сразимся, но с одним условием».

Ондзоси ответил: «Что ж, мне это нравится. Что за условие?»

Бэнкэй сказал: «Если я выйду победителем, ты станешь мне служить. Если я проиграю, ты будешь моим господином».

Ондзоси подумал: «Сейчас я уже хорошо знаю, как искусен этот монах. Он не против того, чтобы служить мне, и это воля Неба. Пусть будет так! Хочу, чтобы он служил мне!»

— Договорились! Где будем драться? — спросил Ондзоси.

— На реке, возле Пятой улицы, там просторно и биться будет удобно.

— Помню, помню, это как раз то место, откуда ты сбежал! Согласен. Ведь если бы мне не понравилось твоё место, ты посчитал бы это за малодушие. Ладно, пошли.

Они покинули храм Киёмидзу и постановили биться на середине моста Пятой улицы.

Бэнкэй вытащил из ножен меч. Он считан, что это его решающий бой, и бился, как в последний раз в жизни. Ондзоси тоже понимал, что именно сейчас начинается схватка, в которой решится, кому быть господином, а кому слугой, и он дрался, употребляя своё тайное искусство. Было непонятно, чья возьмёт. Они двигались то влево, то вправо, а когда чуть-чуть перевели дух, Бэнкэй вдруг подумал: «А ведь, наверное, это Минамото-но Куро Ёсицунэ! Кто другой во всей Поднебесной мог бы противостоять мне! Что если он будет убит в этом поединке и никто не узнает его имени? Досадно! Мы оба должны назвать свои имена!»

— Назови себя! — крикнул Бэнкэй.

«Так знай же, кто я такой! — подумал Ондзови и назвал своё имя первым: — Я потомок в шестом колене шестого сына государя Сэйва, потомок в третьем колене Минамото-но Мицунака, сын правителя Симоцукэ Ёситомо, зовусь Усивакамару. В детстве меня отдали в храм Курама, после этого в глубине гор Курама в долине Содзёгатани я встретился с тэнгу, и там овладел тайнами воинского искусства. Вот кто я такой».

Бэнкэй сказал: «Ах, вот как! Я так и думал, что ты не обычный человек. Так ты Усивакамару? А я — сын настоятеля Кумано Бэнсина, зовусь Мусасибо Бэнкэй из Западной башни. Держись!»

Сказав так, Бэнкэй бросился на противника.

Ондзоси примерялся, как бы лучше поступить с Бэнкэем. Помня, что они дерутся до победы, он вдруг подпрыгнул и, не нанося глубоких ран, семь раз оцарапал шею Бэнкэя. Тот отступил. Кто знает, о чём он думал? Он не был тяжело ранен, но царапины были ясно видны. Это не были обыкновенные царапины. Ондзоси хотел, чтобы Бэнкэй служил ему, поэтому он не убил Бэнкэя, а лишь поцарапал его. Теперь он думал, что он должен сказать, чтобы Бэнкэй согласился служить ему.

— Послушай меня. Таких вассалов как ты, Бэнкэй, сколько ни призывай — всё будет мало. Но и найти такого господина, как я, тоже нелегко. А вместе мы и в хорошем, и в плохом станем силой.

Бэнкэй склонил голову до земли и сказал, что сдаётся.

— Ну, если так, будем вместе, — сказал он.

И они отправились в дом на Девятой улице.

Часть третья

После того как Минамото потерпели поражение, Дзёкай своевольно правил Поднебесной. Он парил, словно орёл, не видимый в вышине. Однако, прослышав о том, что Ондзоси посчитал, что настало время для битвы с Тайра, и скрепил с Бэнкэем клятву господина и вассала, он разгневался.

— Этот Куро — сын Ёситомо, убитого в смуту готов Хэйдзи. Тогда же нужно было прибить и этого Усиваку. Тем, что его пощадили, он полностью обязан мне. Но он забыл об этом благодеянии и задумал погубить наш дом. А теперь ещё заключил вассальную клятву с этим бешеным монахом по имени Бэнкэй из Западной башни, и они оба кружат по столице. Они владеют всеми тайнами воинских искусств, так что и убить их — не убьёшь, и схватить — не схватишь. Что делать? — раздумывал он. — Я слышал, что этот Бэнкэй — ученик Кэйсюна, Учителя из Хоки из Западной башни. Поэтому Кэйсюн должен знать, где находится Бэнкэй. Учителя следует арестовать и допросить.

Намбе и Сэноо[258] было приказано взять триста всадников и отправиться в Западную башню. Кэйсюна окружили.

— Мы — посланцы Тайра! Слышали мы, что Бэнкэй, который сопровождает врага двора Минамото-но Куро Ёсицунэ, — твой ученик, но мы не знаем, где он. Быстро выдавай этого Бэнкэя, — потребовали они.

Перебирая чётки, Кэйсюн вышел вперёд, он был в одежде бледно-горчичного цвета и в таком же оплечье.

— Тот, о ком идёт речь, с раннего детства находился в нашем монастыре, но когда его дурное поведение превзошло пределы разумного, по требованию монахов его изгнали, и теперь я не знаю, где он.

— В таком случае тебе надлежит отправиться в Рокухару и самому об этом доложить.

Перечить этому приказу было невозможно, следовало подчиниться. Монахи горы Хиэй собрались, чтобы обсудить происходящее.

«Как бы там ни было, он — наш Учитель. Мы обыкновенные, смертные люди, а он обладает тридцатью семью добродетелями[259]. Его заслуга в том, что мы достигли исполнения своей мечты, мы едины. Связь с родителями — на одну жизнь, с учителем — на три жизни. Учитель может отдать своё тело демону Сэссэн[260] или позволить отрезать себе руку по локоть, за эти благодеяния ему воздастся. Сейчас мы узнали, что Учителя забирают в Рокухару. Если мы не станем тому препятствовать, наше процветание продлится. Но ведь отдать свою жизнь за Учителя — это благодеяние на три жизни» — так рассуждали монахи.

Итак, все как один — и юноши семнадцати-восемнадцати лет, и молодые монахи двадцати четырёх-двадцати пяти лет, общим числом двести тридцать человек, имея всё необходимое для обороны, — вытащили из ножен короткие и длинные мечи и собрались идти в бой. Кэйсюн посмотрел на них.

— Это ещё что за дела? Если вы и вправду думаете обо мне, что было бы вполне