– Садись давай! – приказал Фабрис. А потом сказал Наташе слова, которые я буду помнить всю жизнь, даже когда стану совсем старый, и у меня начнутся болезнь Альцгеймера, болезнь Паркинсона, артроз и варикоз вместе взятые, – нет, я и тогда их не забуду, это точно:

– У моего братика свидание в Венеции, и не может быть и речи о том, чтобы он его пропустил.

Клянусь вам, я был потрясен. На самом деле у моего брата золотое сердце, а кто этого не понял, тот не понял ничего вообще.

Я мгновенно перестал плакать, это было уже неактуально. Надел шлем и побежал к машине, достать из багажника рюкзак со сменной одеждой. Там был и костюм для концерта: я же не сопляк необстрелянный, чтобы запихивать его на самое дно чемодана. С такой семьей, как моя, надо быть готовым ко всему и всегда, потому что у Шамодо переворачивать ситуацию с ног на голову – национальный вид спорта.

Фабрис завел мотор. Я поставил ногу на подножку, чтобы сесть на мотоцикл позади него: это оказалось совсем не трудно. Усевшись, я прижался к Фабри-су так крепко, как только мог. Мне захотелось сказать ему: спасибо, ты классный мужик, если мы приедем вовремя, ты мой герой, а если даже и не приедем, все же стоило попытаться, я тебя люблю, как это здорово, когда есть старший брат. Но рев мотора заглушил бы мой голос, пришлось бы повторять раз пятнадцать, и все равно без толку, да и стыдно кричать такие слова во всю глотку. Считается, что стыдливость – положительное качество, и когда люди любят друг друга, но не решаются сказать об этом вслух, такое странное поведение заслуживает похвалы. А по-моему, оно стало причиной многих мировых войн. Ну, в общем, я тогда ни единым словом не выразил ему мою благодарность, но очень жалел об этом.

Он рванул с места на такой скорости, что настроение у меня окончательно исправилось. Это был уже не мотоцикл, это была ракета. А как же еще, ведь нам предстояло одолеть четыреста километров за три четверти часа!

– Осторожнее! – кричала нам вслед мама: наверно, ей страшновато было смотреть, как мы уносимся в таком темпе.

– Обещаю!

Мои родители и Наташа сели в машину, им тоже не стоило терять время зря.

И вот я снова выехал на автостраду, но теперь у меня было ощущение, что я двигаюсь, а другие стоят на месте: мы с ними словно поменялись ролями. Шлем был мне велик, от ветра он приподнимался, и ремень под подбородком давил мне на шею около сонной артерии; и, чтобы не умереть от удушья на заднем сиденье мотоцикла, который мы украли (то есть временно заимствовали, мы его вернем, даю вам честное слово, господин прокурор), я съежился в комок за спиной у Фабриса. Меня охватило какое-то пьянящее, блаженное чувство, даже страх куда-то пропал. Мне вдруг показалось, что мы стали неуязвимыми, что мы несемся быстрее ветра. И в то же время я сознавал: одно неверное движение – и мы окажемся в кювете, а затем на кладбище. Правда, в этом случае мы пропустим концерт по уважительной причине.

Дорожные указатели, по которым мы определяли расстояние, остававшееся до Венеции, попадались гораздо чаще обычного. И число на них стремительно уменьшалось. 340 километров… 305… 270… 220… По моим расчетам, мы должны были прибыть в пункт назначения в 15:00 по местному времени. Оставалось только надеяться, что мы не попадем в аварию или в лапы к легавым. В принципе ничего страшного, хозяину байка пришлют штраф за превышение скорости, но вот если нас перехватят карабинеры и отберут мотоцикл у самого финиша, это будет ужасно.

Когда мы свернули с автострады возле указателя Местре-Венеция, мои часы показывали 14:50. Теперь нас ничто не могло остановить. Мы ехали по местной дороге, достаточно оживленной, но совсем не живописной, кроме тех участков, где она пересекала поля пшеницы. Колосья, как мне показалось, были уже довольно-таки высокими, но пока еще незрелыми. А над колосьями было небо, синевшее своей самой яркой синевой.

Мы въехали на полной скорости в какой-то пригород, ну, знаете, один из тех уродливых районов, в которых все устроено очень удобно, но окружающее уродство угнетает настолько, что удобства уже не замечаешь. Впрочем, это делается не без умысла: ученые доказали, что в угнетенном состоянии люди покупают больше. В Монтаржи есть такие же кварталы, построенные по плану развития городской среды, в котором не оставлено места природе, полям и деревьям. Где раньше зеленели луга и летали бабочки, теперь стоят гипермаркеты, окруженные бескрайними парковками. Там можно приобрести огромное количество товаров нулевой необходимости. Впрочем, в аптеке, расположенной в торговом центре, народ бойко раскупает антидепрессанты: вот это неплохо придумано.

Фабрис вел мотоцикл с некоторой нервозностью, а порой и лихорадочным возбуждением, но ситуация была не такая, чтобы делать ему замечания. Я заметил при въезде в город указатель с надписью «Местре», и вспомнил, что на дорожной карте это последний населенный пункт перед Венецией. Дальше надо ехать по длинному мосту через лагуну, как на остров Рэ. Нельзя сказать, что Местре воспринимается как прелюдия к Венеции: это промышленный город, начисто лишенный обаяния, с серыми домами, облупленными фасадами, безлюдными улицами, которые никуда не ведут. Но красоту часто предваряет уродство – для контраста. Так считает наш философствующий преподаватель французского, который часто говорит, что в окружающем нас мире одно уравновешивает другое – высокое не могло бы существовать без низкого, горячее без холодного, тишина без грохота и так далее. И я подумал, что если мерзость и ненависть в окружающем мире существуют лишь как необходимый противовес красоте и любви, то цена все же очень высока.

Мы проехали вдоль большого железнодорожного терминала, потом петляли по всевозможным объездам, где-то впереди ремонтировали дорогу, обычно в таких случаях теряешь много времени, но мы на мотоцикле в один момент обогнали длинную вереницу надолго застрявших машин, это было потрясающе. Потом проехали через небольшой пригород, я глазел на фасады домов, магазины, рестораны – «Траттория де Мимо», «Пицца делла Каза»… Мы послушно сворачивали туда, куда указывали стрелки с надписью «Venezia», и вскоре добрались до бесконечно длинного моста между большой землей и Венецией. Мотоцикл въехал на мост, и мы покатили над лагуной. На воде вспыхивали солнечные блики, которые отражались в хромированных деталях нашего байка. Воздух пахнул уже по-другому, и жизнь тоже.

Я уже различал вдали Светлейшую республику, как ее называли в путеводителях. И