меня своими большими невинными глазами, это было как ласка. Неужели человеку может стать так хорошо от одного только взгляда? Я не могу вам это объяснить, не знаю даже, с чего бы я начал объяснение. Сейчас она заговорит, что-то скажет, и это мгновение тишины рассыплется, как космические корабли в научно-фантастических фильмах, а кругом будет одно межзвездное пространство. Да, все проходит: это утешает, когда сталкиваешься с чем-то неприятным, и печалит, когда переживаешь волшебные мгновения.

– Какие у тебя странные волосы у корней… Ты их обесцвечиваешь? – тихо спросила она.

Я спустился с небес на землю, и это была авиакатастрофа! Такого я не ожидал. Я отрицательно помотал головой, не зная, что соврать в ответ, вид у меня, наверно, был жалкий: все рухнуло, как взорванный дом на телеэкране – двадцатиэтажная громадина, которая вдруг оседает, превращаясь в груду бетона.

– Но они у тебя светлые, а корни темные, как бывает у девушек, которые их обесцвечивают.

«Это так бросается в глаза?!!» – взревел я про себя, но вслух, естественно, не издал ни звука. Если это бросается в глаза, моя жизнь превращается в фильм ужасов. Тогда мне лучше забраться в гроб, и пусть меня похоронят заживо. Другого решения я не видел.

– Они выгорели на солнце, – выдавил я из себя наконец.

– На солнце? А где ты живешь?

– В Монтаржи, в Центральном районе.

– И что, там так много солнца зимой, в Центральном районе?

– Ну да, вообще-то здорово припекает.

– Так сильно, что волосы выгорают?

Трудно было рассчитывать, что она сразу поверит в такое чудовищное вранье; на самом деле бельгийцы совсем не такие идиоты, как в анекдотах, которые про них рассказывают.

– Понятия не имею, я в этом не очень-то разбираюсь.

– Я тоже был блондин, когда был совсем маленький, – вмешался папа, обернувшись к нам с водительского места. Он все слышал, хоть и не подавал виду, и захотел помочь: это не предвещало ничего хорошего.

– Вы были блондином? – удивилась Наташа.

– В точности как Эмиль, когда был в его теперешнем возрасте! А с годами волосы стали темнеть.

– А сейчас у него волосы на солнце выгорают? – не унималась мадемуазель. Она стала казаться мне какой-то слишком уж упрямой: не могла же не понимать, что идет по минному полю! Цвет волос – это очень личная тема, которую не затрагивают в случайном разговоре, не задают нескромных вопросов. Наверно, она не отдавала себе в этом отчета, потому что была исполнена благих намерений – которыми, как известно, вымощена дорога в ад.

– Мы немножко помогаем им посветлеть, – неожиданно призналась мама. Это меня доконало. Ни в коем случае не следует признаваться, иначе потеряешь шанс на оправдание за недостатком улик, и судья даст тебе максимальный срок. Наташа посмотрела на меня – и этот взгляд я буду помнить всю жизнь. В нем были одновременно удивление, смущение, сочувствие и отвращение. Никогда не повторится то, что было между нами в палатке, этим не занимаются с крашеными блондинами, что-то сломалось и восстановлению не подлежит.

– Вы красите вашему сыну волосы? – удивленно спросила она, слегка даже повысив голос, словно речь шла о какой-то дикости, о чем-то немыслимом и в то же время преступном. Наступила мертвая тишина. Никогда еще нам не задавали этот вопрос вот так, напрямую. Мама почувствовала в нем осуждение, быть может, даже угрозу.

– Он сам об этом просит, – ответила она с улыбкой, и по ее тону было ясно, что она хочет сменить тему. Но выкрутиться оказалось не так-то просто.

Наташа глядела на меня широко раскрытыми от изумления глазами: это была настоящая пытка.

– Ты просишь, чтобы тебе красили волосы?!

– Осветляли, – поправил папа.

– Да, осветляли, это то же самое.

– Не совсем, – заметила мама.

– И правильно делает, светлые волосы ему больше идут, – заявил папа.

– Так это твоя идея, Эмиль?!

– Нет, идея была наша, но потом он понял, что это в его интересах, и теперь сам просит об этом… Но все это вас не касается, и у нас нет причин оправдываться, словно мы плохие родители, – сказала мама, потеряв терпение.

– Когда у вас будут дети, вы поймете, как с ними бывает нелегко, – добавил папа.

– Ну что вы, я не осуждаю вас…

– Неправда, осуждаете, – перебил папа, – мы прекрасно это поняли. Знаете, мы даем нашим детям все. Абсолютно все. Мы экономим на себе, чтобы оплачивать им занятия теннисом, поездки за границу для изучения языка, репетиторов по математике и физике, и это еще не всё… Как вы думаете, много найдется родителей, готовых пойти на такие жертвы?

– Не знаю, – осторожно ответила Наташа.

– То есть как не знаете? По-вашему, таких родителей, как мы, готовых на все ради своих детей, на свете сколько угодно?! – Его тон становился очень агрессивным.

– Ну, наверно, нет, – нехотя признала она.

– Разумеется, нет! Когда моя жена была беременна, я прочел массу замечательных книг по воспитанию, мы подготовились как следует! Все наши действия продуманы и являются частью определенного плана.

– И окрашивание волос тоже?

– Да она обнаглела! – не выдержала мама. – Хотите, чтобы мы вас высадили на следующей заправке?

– Извините, пожалуйста, я просто пытаюсь разобраться, я не хотела вас смущать.

– Мы и не думали смущаться! Ты смутился, Эмиль? – Нет. – Я не лгал: то, что я испытывал, было совсем не похоже на смущение, я чувствовал себя деревом, которое рубят под корень, и каждая фраза была как удар топора.

– Никто не смутился! – завопила мама, и от этого вопля проснулся Фабрис. Можно было подумать, его разбудили в пять утра.

– Что вы так кричите, не видите – я сплю!

– Спишь, так спи! – не унималась мама. Фабрис посмотрел на нее с оторопелым видом, словно на него, спящего, набросились с кулаками.

– Кругом психи, – подумал он вслух и после этого озарения пристроил голову между дверцей и подголовником.

– Это наши семейные, личные дела, – смягчившись, стал объяснять Наташе папа. – Это никого больше не касается, понимаете?

– Очень даже понимаю.

– Тогда я попрошу вас проявить такт и больше не касаться этой темы, договорились? – продолжал он с решимостью, в которой чувствовалась угроза: так разговаривают главари мафии.

– Да, месье, – согласилась Наташа. – Я больше не буду, даю вам честное слово, – заявила она несколько высокопарно, вероятно желая успокоить его и прекратить спор, который становился неприятным для всех. «Честное слово – это меня устраивает», – было написано на лице у папы, однако чувствовалось, что он не вполне удовлетворен.

Наташа взяла меня за руку с таким видом, словно говорила мне: бедный мальчик, я и не знала, что тебе приходится выносить,