Они перешли к Дайнеке домой. Минут через пять туда явилась Светлана.

– Что случилось?

– Вы знакомы? – спросила Нина, указав на Дайнеку.

– Видела ее много раз, – улыбнулась Света.

– А я сегодня бежала за тобой по двору. Дверь подъезда так быстро захлопнулась, что чуть не оттяпала мне нос, – посетовала Дайнека.

– Что ж ты мне не крикнула?

– В спешке не догадалась.

– Хотела поговорить?

Дайнека задержала дыхание, решаясь сказать самое главное.

– Твоя бабушка ничего тебе не рассказывала?

Светлана потупилась, и всем стало ясно – она что-то скрывает.

– Я имею в виду что-нибудь необычное, – Дайнека понизила голос и тихо добавила: – Или страшное.

Девушка вскинула глаза и резко спросила:

– Для чего тебе это?

– Если ты что-то знаешь… Или даже не знаешь, но кто-то другой считает, что бабушка тебе рассказала…

– Думаешь, я в опасности? – спросила Света.

– Зачем так пугать? – вмешалась Нина. – У нее и так…

– Подожди, – остановила ее Светлана. – Пусть говорит.

– Я все сказала. – Дайнека пожала плечами. – И хочу предложить поехать на дачу.

– У меня ее нет.

– На дачу, где живет мой отец. Там безопасно.

– Это удобно? – недоверчиво спросила Светлана.

– Удобно. – Дайнека взяла мобильник и позвонила отцу. – Пап, ты где? – Убедившись, что он в городе, попросила: – Можешь заехать домой? Одному человеку нужно пожить у нас на даче. – На его вопрос, кто этот человек, пояснила: – Моя подруга. Поживет в моей комнате, потом я приеду.

Конечно же, отец не поверил, но согласился приехать.

Светлана пошла домой собрать кое-какие вещи. Дайнека отправилась с ней, встала у балконной двери, где пустовало инвалидное кресло, и стала смотреть на темные окна тихоновской квартиры. Светлана подошла и, глядя на те же окна, мрачно сказала:

– Вчера приходили из полиции. Спрашивали: не говорила ли бабушка про убийство?

– И что? – Дайнека смотрела перед собой.

– Я сказала, что об этом не знаю.

– А на самом деле? Она сказала тебе, что видела той ночью, когда убили артистку?

– Да… Она видела, как в квартиру вошли три человека. Все трое – мужчины.

– Так…

– В гостиной горел свет, и в окно просматривалась прихожая. Один из них прошел к окну и задернул шторы. В остальных окнах было темно.

– Во сколько это было?

– Не знаю.

– Она запомнила тех мужчин?

– Сказала, что они одинаковые.

– То есть? – удивилась Дайнека.

– Так и сказала: черные, одинаковые.

– Негры? – предположила Дайнека.

– Не знаю. – Светлана жалобно попросила: – Пообещай, что никому не расскажешь.

– Обещаю.

– Даже следователю.

– Почему?

– Я теперь никому не верю. После того, как бабулю чуть не убили – никому.

– Правильно делаешь. – Дайнека заметила, что во двор въехала машина отца. – Идем. – Подхватив одну сумку и пройдя пару шагов в сторону двери, спросила: – Когда она смотрела в окно, ее заметили?

– Сказала, что нет. Но я думаю, заметили. Иначе бы ее не пытались убить.

– Не в этом дело, – Дайнека вышла на лестничную клетку и обернулась. – Спустя пару дней она позвонила в полицию. Думаю, об этом кто-то узнал. Так что ты правильно делаешь. Не верь никому.

Село Муртук

май 1945 – декабрь 1946

По радио говорил Левитан. Объявил, что война закончилась. Люди сбежались к конторе, плакали и смеялись. Мальчишки на конях поскакали кто в лес на делянки, кто к реке, где уже начали сплавлять лес. Леспромхозовское начальство разрешило всем оставить работу, прийти на митинг к конторе, потом разойтись по домам. Долгожданная победа пришла в Муртук.

Манечка работала в лесу на квартале, теперь – десятницей: замеряла бревна и выбивала на них метки. Должность ответственная, поэтому трудилась она с большим прилежанием.

За Митенькой, за сынком, смотрели теткины дочки. Прошлой зимой им повезло. Соседский дед украл с тока мешок зерна, и, когда ночью вез на санках мимо их дома, встретил коня, на котором сидело двое конторских. Со страху дед перекинул мешок через забор к ним в огород. Под утро Мария Саввична увидела мешок, втащила в хату и спрятала в подпол. Сколько ни ходил дед, сколько ни клянчил, зерно ему не вернула. Детей теперь было трое, и всех нужно кормить.

Возьмет тетка ступу, насыплет зерна, пестиком тук-тук-тук, да сварит пшеничную кашу. Распухнет каша в печи – тот же хлеб. Так до лета и дотянули.

Летом стали ходить за ягодой в лес. Вдоль ручья – сплошь смородиновые кусты. Встанет Манечка в ручей, вода холодная, ключевая. Сморода над этой водой висит, да так много. Стоит, пока не наберет полным ведро. Ноги застынут так, что совсем их не чует. Тетка пугала:

– Смотри, застудишься, не родишь!

Манечка отвечала:

– А мне и не надо. У меня Митенька есть.

Скажет – и к жимолости. Жимолость высокая. Где-то кланяться надо, а здесь стой да рви.

Принесут они ягоду, потолкут, а дети галдят, ждут не дождутся. Митенька по столу ручкой стучит – давай скорей есть. Хлеб в ту пору еще давали по карточкам, взрослым по шестьсот, ребятам по четыреста граммов. В магазине – шаром покати, только спички, соль да махорка.

После войны в леспромхозе, слава богу, стали платить деньги.

В августе сорок шестого вернулся с войны теткин муж Николай и сразу устроился работать на трактор. Ездил по лесу, собирал в кучу хлыстины.

С войны, не в пример тем, кто привез по две телеги добра, он пришел с красным шелковым одеялом. Оно было толстым, глубокая стежка делила его на пухлые квадраты, похожие на подушки.

Теперь в лесу работали до шести, в семь были дома. На ужин Мария Саввична готовила затируху. Насыплет горочку из муки, воды в середку нальет и трет муку между ладошками. Трет, крутит, а из-под руки на стол падают длинные катушки. Скинет их в воду да чугун в печку поставит. У детей слюнки текут. Знают, затируха – редкая вкусность.

В тот же год Манечка пошла в район за паспортом. Мария Саввична проводила ее до реки. Она перешла реку вброд, оглянулась, тетка помахала рукой. Двадцать километров до Шало брела одна по незнакомому лесу. Мог ее и медведь порвать, и рысь – кровь высосать. Зато обратно в Муртук вернулась уже с паспортом.