– И мне… – проронила Дайнека.

– Что? – не поняла Нина.

– Интересно, за что. – И она уточнила: – Я тоже хотела бы знать.

– Эта особа в курсе всего, что происходит у нас в доме, – произнесла Эльза Тимофеевна. – Она все время сидела у окна.

– И на балконе, – подтвердила Дайнека.

– Могу предположить, что она знает то, чего не должна знать. – Эльза Тимофеевна отставила чашку. – Любопытство – опасная вещь.

Дайнека вскочила на ноги.

– Ты куда? – спросила Нина.

– Мне нужно идти.

– А чай?

– В другой раз, – Дайнека кинулась к двери.

Нина едва успела ее проводить.

Вернувшись домой, Дайнека не могла найти себе места. Ходила взад и вперед, мысленно сопоставляя время нападения на старуху с вчерашним визитом Родионова. Он мог явиться после того, как на нее напал. Увидел их с Сергеем из окошка ее квартиры и пришел их уличить, не догадываясь, что уличат его самого.

Дайнека прошла в кухню и взяла со стола визитку Крюкова, которую оставил отец. Вернулась в комнату, нашла телефон и позвонила следователю.

– Это Людмила Дайнека.

– Что стряслось? – И он напомнил: – Мы с вами расстались чуть больше часа назад.

– Где вы?

– Над вами.

– В квартире на третьем этаже? – уточнила Дайнека.

– В точку, – сказал он.

– Это правда, что ночью напали на старуху?

– Правда.

– Вы знаете почему?

– Нет. А вы знаете?

– Знаю, – заявила она.

– В этом я не сомневаюсь.

– Это ирония?

– Всего лишь жизненный опыт, – вздохнул Крюков и уточнил: – От меня вам что сейчас нужно?

– Да как вы не понимаете! Ее окна как раз напротив моих!

– И что?

– Она все время наблюдала, то с балкона, то в окно.

– Она инвалид. Что еще ей оставалось. – Наконец Крюков изрек то, чего она ждала. – Вы хотите сказать, что старуха видела убийц Полежаевой?

– Да! Ее надо спросить! – выпалила Дайнека.

– Прошу вас, не мешайте работать, – сказал следователь и отключился.

Разочарование – ключевое слово этого дня. Дайнека плюхнулась в кресло, закинула голову и стала изучать потолок. Там наверху проходила насыщенная киношная жизнь. По квартире ходили разные люди, в том числе Крюков.

Последнее утверждение было ошибочным, потому что Крюков «нарисовался» в ее гостиной.

– Почему дверь нараспашку? – Он оглядел комнату. – У вас все нормально?

– Все… очень… плохо, – не глядя на него, проговорила Дайнека.

Следователь замялся.

– Знаете, а ведь вы были правы…

– В чем? – она ожила.

– Галкина звонила в дежурную часть.

– Галкина – это старуха с балкона? – догадалась Дайнека.

– Звонила с намерением сообщить важную информацию. Потом, видимо, передумала или испугалась чего-то. Если бы сообщила – осталась бы невредимой. Так что вы оказались правы. – В его голосе послышалось уважение.

– Вот видите, – сказала Дайнека, тут же забыв о страшных разочарованиях, которые ее преследовали весь этот день.

Дайнеке пришлось постараться, прежде чем секретарь соединила ее с Музычко, главным редактором «Литературного вестника».

– Это Дайнека говорит. Людмила. – Она прикрыла трубку рукой и прокашлялась.

– Простите, что-то я вас не припомню.

– Как же так, Виктор Николаевич, мы с вами говорили про Тихонова, про его роман, то есть про тот, который он…

– Девочка-ручки-домиком? – Музычко захохотал. – Теперь-то зачем я вам нужен? Надеюсь, не просто так поболтать.

– Нет, что вы! Я же понимаю, вы человек занятой.

– И тем не менее мне звоните.

Дайнека не нашлась, что ответить.

– Ну, так что? – спросил Музычко.

– Хотела у вас спросить…

– Давайте.

– Я опять насчет той рукописи.

– Понимаю.

– Как она выглядит?

– Это вы у меня спрашиваете?

– Я неправильно выразилась. Лучше так: как она могла бы выглядеть?

– Листы писчей бумаги. Стопка толщиной сантиметров десять, не меньше. Предполагаю, что в изданный Тихоновым роман вошла только ее часть.

– Подождите, я запишу… – она взяла ручку и придвинула к себе листок. – Десять сантиметров. Все, записала.

– Послушайте! – на этот раз в его голосе послышалось раздражение. – Зачем вам все это? Для чего вы тратите свое и мое время? Займитесь лучше уроками.

– Я уже закончила школу, – доложила Дайнека. – И сдала первую сессию.

– Ну так отдыхайте! И оставьте меня в покое.

– Виктор Николаевич, – в эти слова она вложила все свое желание получить нужную ей информацию. – Вот мы все говорим, что молодежь мало читает…

– Вы издеваетесь надо мной? – спокойно спросил Музычко. – Неужели вы рассчитываете, что я поведусь на эту дешевую провокацию?

– Простите, я просто не знаю, как к вам подступиться.

– Хорошо, что там у вас еще? – По-видимому, его тронула ее искренность.

– Как, по-вашему, выглядит текст на листах?

– Написан, скорее всего, от руки. И, замечу, не шариковой ручкой – их тогда в природе не было. Может быть, напечатан на пишущей машинке. – Он помолчал. – Что вряд ли.

– Почему?

– Печатные машинки в те времена были дефицитом. И если предположить, что роман создан далеким от издательских дел человеком, то, скорее всего, он писал от руки. Наверняка в тексте немало помарок и исправлений.

– А как страницы обычно складывают?

– О чем вы?

– Ну, в папку, или скрепками соединяют, или сшивают.

– Здесь вы не мудрите. Прятал ее Тихонов. Например, в обычной конторской папке.

– Вот о чем я подумала. Наверняка еще живы люди, которые были свидетелями тех событий.

– С какой целью интересуетесь?

– Они-то знают, кто про них написал.

Музычко замолчал, потом нехотя произнес:

– Вы, дорогая Людмила, утратили чувство реальности. Описываемые события происходили во время войны. Году в семидесятом еще можно было кого-то найти. Однако я не ставил перед собой такую задачу, сосредоточил усилия на анализе текста, сопоставлениях, экспертизах. Меня интересовал исключительно литературный аспект.