роли тоже доставались мне. Не отвлекайте актёров, Астра! – она вальяжно махнула рукой. – Наслаждайтесь спектаклем.

В лунном свете, размешивающем мглу, проступили высокие стены квартиры с полосатыми, оранжево-красными обоями с вензелями. Агния стояла у широкого, с кинокефальский рост, светлого окна. Она закрывала собой мольберт из белого дерева. Пол устилали листы – прямоугольники и квадраты разной ширины и высоты – с рисунками зубов, когтей, хвостов и лап.

Астра подошёл поближе, чтобы рассмотреть их.

– Зачем ты разбросала свои рисунки по всей комнате? – спросил лис-кинокефал.

Агния делила с ним узкую и тесную красную ковровую тропинку, проложенную к мольберту.

– Не по всей комнате, – ответила Агния. – Только на полу. Ты же сказал мне не портить твои драгоценные стены.

– Они такие же мои, как и твои. И они не драгоценные. Но я не потерплю, чтобы ты дырявила их ради своей мазни или испачкала в краске.

– Я же говорила тебе, как я не люблю, когда ты называешь мои картины мазнёй. Я говорила тебе, что они мне как дети.

– Я бы с большим удовольствием увидел своих настоящих живых внуков, а не твои… картины, – лис-кинокефал вытащил из-под рукава часы и сказал: – У меня мало времени, но поговорить я с тобой обязан. Твоя мать сказала, что из твоего шкафа пропала половина гардероба. А из украшений – цепочка. Где цепочка с камнем из малахитовой травы, что мы подарили тебе на день рождения?

– Папа, она в шкатулке, вместе со всеми моими украшениями. Я надеваю её, только когда выхожу в свет. Не стану же я её носить дома или гулять с ней на улице – меня из-за неё могут убить и ограбить.

– А шкатулка твоя такая же пустая, как и твой шкаф? Если я загляну в неё, что я там увижу, Агния?

– Ты не имеешь права рыться в моих вещах. Как и мать. Вы все не имеете…

– Я имею право делать всё, что мне заблагорассудится, потому что я – твой отец. Признайся, за сколько ты продала наш тебе подарок?

– Я ничего никому не продавала! – у Агнии сорвался голосок. – Ну зачем мне это делать?

– Ты мне ответь. Что ты скрываешь от нас, Агния? Я люблю тебя и волнуюсь.

– Чего стоит твоя любовь, если ты не понимаешь меня? Не хочешь меня понять, – отвернулась к мольберту Агния.

– Я хочу понять, дочь. Но не могу. Как мне понять кинокефала, который вот уже полгода не посещает академию?

Агния прижала подбородок к плечу и, помолчав, процедила:

– Если я не посещаю занятия, куда я тогда ухожу каждое утро?

– Тебя видели на Кориандровой аллее, в кафе. Ты сидела в нём за столиком и рисовала, вместо того чтобы вместе со всеми посещать занятия.

– А если я скажу, что не вижу смысла их посещать? – едва слышно произнесла она.

– Ты знаешь, как важно получить образование! – вскричал отец, стукнув каблуком по полу. – Кем ты станешь, уличным художником? Будешь просить милостыню у таких же бедняков, как ты?! О чём ты думаешь, Агния? Кому мы передадим наше семейное дело? Больше тридцати лет мы изображаем дома малахитовыми красками, а ты решила своим упрямством всё уничтожить?!

– Я не желаю заниматься тем, к чему у меня не лежит душа. Хватит. Я не могу вдохнуть полной грудью. Моё предназначение – создавать фамильяров! Посмотри, папа, я сама изобразила его! Смотри, какая сирена! Как живая! Не это ли доказательство моего таланта?

– Ты зазналась, Агния! Есть у тебя талант или нет, тебе никогда не стать фамильяристом! Для этого ты должна семь лет учиться в особой школе. Без этой подготовки ты можешь устроить катастрофу! Вспомни: когда ты была маленькой, тебе же нравилось изображать со мной дома.

– Потому что это была единственная возможность провести с тобой время! Но ты всегда знал, знал, что я люблю рисовать, и не отдал меня в школу фамильяристики только потому, что хотел, чтобы я продолжала ваше дело! А хочешь, скажу, что я думаю о вашем с мамой деле? Вы бездумно изводите малахитовую траву, строя дома для богачей: никто из простых кинокефалов не может позволить себе ваши особняки! А я всё равно куплю себе малахитовую кисть и буду изображать фамильяров!

– Если ты не окончила школу, Терция-Терра не выдаст тебе разрешение на малахитовую кисть. Все малахитовые кисти, как и малахитовые краски, находятся под строгим надзором у Кабинета. Если только ты, обойдя закон, купишь кисть из-под полы и сама станешь преступницей. Ты не ходишь в академию, проводишь время за своими рисунками, сидя в кафе, из дома начали пропадать вещи. Я уже не знаю, о чём думать, Агния. Говори, куда ты потратила деньги?

– Я ни на что их не…

– Я чую ложь. Не ври мне. Если я сейчас подойду к шкатулке и увижу, что в ней нет цепочки…

– Папа, поверь мне на слово, – уговаривающим тоном произнесла Агния. – Тебе мало моего слова?

– После того, что я узнал о своей дочери? Что я увижу, если открою шкатулку? Говори правду, Агния!

– Цепочку с камнем из малахитовой травы.

– Я могу? – отец указал тонким пальцем с выпирающими, толстыми фалангами сухощавой руки на шкатулку, стоящую на комоде.

Агния молчала, но её выдавали подрагивающие губы.

Отец аккуратно собирал листы рисунков, прокладывая себе путь к шкатулке. Когда он открыл её, то увидел россыпь золотых колец, любимые серёжки дочери с изумрудами, точечные пёстрые переливы всевозможных драгоценных камней, как на картине пуантилиста, а сверху лежала изящная золотая цепочка с падающим слезой камнем размером с миндаль. Отец смёл украшения в ладонь и подставил их под льющийся из окна солнечный свет, который в этой сцене играл свет лунный.

– Умница, дочь. Я горжусь тобой. Рисуешь ты хорошо.

Отец вытащил из кармана пиджака кисть и нерабочим концом с ластичным гелем уверенными, частыми движениями бесследно стёр украшения. В солнечных лучах осталась лишь его раскрытая, пустая ладонь.

– Так я и думал. Или ты всерьёз решила провести художника моего уровня? Ты правда полагала, что я не сумею отличить подделку от настоящей вещи? Ты – бесталанная, бездарная лгунья! Признавайся, кого ты попросила изобразить драгоценности малахитовыми красками?! Нет, ты не могла, тебе бы не хватило таланта изобразить их самой, даже если бы у тебя была вся палитра малахитовых красок! И даже если бы у тебя была малахитовая кисть – тебе бы снова не хватило таланта! Ты не достойна учиться даже в академии, ты…

Он топтал, раскидывал ногами рисунки Агнии, те, что поднимались в воздух,