Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Увидеть вас одетым женщиной? Да, правда, не ожидал. Что вы…
Слова замирают на языке, когда он смотрит на свой промокший халат и понимает всю абсурдность ситуации. Виноваль улыбается.
– Как и я не ожидал увидеть тебя в шесть часов утра, спящего под моей дверью в красном халате и насквозь мокрого.
– Кажется, у нас обоих был долгий вечер.
– Да, похоже на то… Зайдешь выпить кофе или будешь обсыхать здесь?
– Не отказался бы от кофе.
Они входят и направляются в кухню.
– Можно задать вам один вопрос?
– Пожалуйста, Паоло.
– Я не хочу лезть не в свое дело, но ведь и в тот раз вы собирались не на костюмированную вечеринку, правда?
– Да, не совсем. А ты – что ты делаешь в чем мать родила под моей дверью среди ночи?
– Это долгая история, вам будет неинтересно.
– Надо полагать, непростая твоя история, если ты постучался именно ко мне.
– Это скорее случайность. Просто перебрал десерта. Вишенка на торте переполнила чашу.
– Гм…
– А вы – в чем ваша фишка? – неловко допытывается Паоло. – Любите шляться по ночам, вырядившись бабой, клиентов ловите?
Взгляд Виноваля становится жестче, каждый раз у него это чувство. Как будто вывалялся в грязи.
– Мне уже не к лицу и не по летам «шляться», «рядиться» и тем более «ловить клиентов».
Паоло опускает глаза, он не хотел его задеть, просто для юмора рановато. Виноваль подносит чашку с обжигающим напитком к губам и впервые начинает описывать, объяснять все, что с ним происходит уже так давно. Возрастающее удовольствие носить женскую одежду и способность почувствовать себя женщиной. Косые взгляды, вопросы, муки, а потом – радость, гордость и, наконец, любовь.
– Знаешь, я не обижусь, если ты решишь бросить работу. Ты бы все равно узнал это рано или поздно. Как бы то ни было, я решил, что с первого января будущего года стану одеваться только женщиной, и плевать на тех, кому это не понравится, это будет их проблема, не моя.
– С какой стати мне бросать работу? Не вижу ни единой причины это делать, а вы?
Виноваль улыбается.
– Скажите только, как вас называть, патроном или патроншей, а все остальное – дело хозяйское, мне от этого ни жарко ни холодно.
– Тебе положить сахар в кофе?
– Никогда!
– Прошу, месье, кофе подан.
Паоло уходит ранним утром в одолженной Виновалем одежде, с халатом в пластиковом пакете. Он позвонил из конторы слесарю, тот ждет его у подъезда, солнце уже высоко. Выйдя из душа, Паоло говорит себе, что если поторопится, успеет до ухода Берди. Сегодня воскресенье, и ему хочется ее увидеть.
Припарковавшись на площади Бастилии, он садится в закусочной напротив дома за чаем с мятой. Ждет всего несколько минут – и она выходит. Одетая как в то воскресенье, когда он последовал за ней в Шату. Это было месяц назад, гнусный ритуал, стало быть, ежемесячный, и повторится сегодня. Пропустив ее вперед, он идет следом, отлично зная, куда она направится.
Все происходит как в прошлый раз, но сегодня он предпочитает держаться на расстоянии. Знание того, что происходит в нескольких метрах, мгновенно зажгло у него внутри огненный шар ненависти, игла снова пронзает его, но устраниться он уже не может. Перед глазами встают картины убийства. На этот раз он будет не в состоянии наблюдать и не вмешаться. Эти старики поплатятся, так или иначе.
Заняв позицию на опушке леса, он старательно щелкает фотоаппаратом, снимает их одного за другим в жутковатом дефиле. Когда хождение туда-сюда прекращается, убирает аппарат и закуривает. Ему представляется, как Берди сидит на земле, приводит в порядок одежду и пытается сквозь слезы стереть грязь и растекшуюся по платью сперму. Его трясет, ярость готова выплеснуться наружу. Подняв голову, он видит кружащих среди облаков птиц, маленьких черных птичек, наверное, это ласточки. Он не слышал, как она подошла.
– Какого черта ты здесь делаешь?
Перед ним стоит Берди.
– Какого черта ты здесь делаешь, я спрашиваю? Твою мать, тебе здесь нечего делать!
– Да.
– Что – да? ЧТО – ДА?
– Мне очень жаль.
Он чувствует, что к глазам девушки подступают слезы. Она борется изо всех сил, чтобы не расплакаться, застигнутая врасплох в личном аду. Взяв себя в руки, пытается говорить спокойнее:
– Извини, но ты должен мне сказать, что ты здесь делаешь. Что вызнал, что видел. Мне надо знать. Сейчас же.
– Хорошо, пойдем, поговорим по дороге.
Не дожидаясь ответа, он направляется к выходу из парка, ему хочется уйти отсюда как можно скорее.
Она идет рядом и молчит. Оба знают: то, что будет сказано в ближайшие минуты, неизбежно изменит все. Он решается.
– Я не знаю, что тебе сказать и как сказать, чтобы не ляпнуть глупость и не обидеть тебя, но, знаешь, я тебя не осуждаю.
Лицо Берди каменеет, она останавливается.
– Ты давно здесь?
– С самого начала.
Она закусывает губу.
– Ты думаешь, я простигосподи, да?
– Ничего я не думаю.
– Ну, конечно!
– Ей-богу. Но только я не знаю почему… Ну почему ты…
– Почему я – что? Почему беру в рот у стариков? Почему стала губкой для спермы? Это тебя интересует?
– Да… нет… не знаю.
– Если я это делаю, то не ради денег, у меня свои причины.
– Могу себе представить.
– Ничего ты не можешь себе представить, поверь, ты просто дурачок, прилип ко мне, чего тебе надо?
– …
– И вообще, почему ты здесь в воскресенье с утра? И почему я повсюду натыкаюсь на тебя в моей гребаной жизни? А? Только не говори, что случайно, а то у меня крыша съедет.
Они идут дальше. Поколебавшись, Паоло решил сказать минимум. С такой семейкой, как у нее, она имеет право знать. Он рассказывает ей про свою работу в агентстве, про ее мать, которая беспокоится из-за денег и заказывает слежку, про первую поездку в Шату.
– Вот дура, значит, ее деньги волнуют? Никогда она ничегошеньки не поймет, уткнувшись носом в свою кубышку. И давно ты за мной следишь?
– Начал за несколько дней до того, как ты меня засекла.
– В общем, я была права. Ты грязный легаш.
– Не совсем, всего лишь частный сыскарь.
– Какая разница, зарабатываешь на жизнь, копаясь в чьем-то дерьме. Ты кайф ловишь от чужих проблем? А? Это же надо – девушка из хорошей семьи отсасывает у стариков по воскресеньям, киски старухам вылизывает, чуть челюсть не свернула от усердия! Представляю, как ты потешался.