к гонингуми и обладавшим собственностью семьям. Благодаря ей сёгун и даймё могли доводить свои решения до деревни, квартала и даже семьи и каждого индивида с большей эффективностью, чем любой из предыдущих режимов, господствовавших в Японии. Если на организацию системы власти посмотреть с другой стороны, то можно заметить, что простые люди играли значительную роль в управлении своими общинами. По мере того как на протяжении XVII в. для горожан и жителей деревень постоянно возрастали обязанности и уровень ответственности, они приходили к пониманию, что общественный договор связывает воедино всех членов социума. Эта идея была тесно связана с неоконфуцианским принципом, что руководство должно быть добродетельным и что оно обязано принимать такие решения, которые ведут к всеобщему процветанию. Взгляд на общество как на органическое целое, наилучшее функционирование которого достигается при гармоничном взаимодействии всех его частей, подкреплял мысль о том, что, во-первых, простые люди имеют право участвовать в управлении, а во-вторых, что они могут требовать от чиновников высокоморального поведения.

По мере того как обыкновенные люди принимали новые идеи относительно природы и целей управления, они начали без колебаний высказывать свое несогласие в тех случаях, когда правительственные чиновники вели себя неподобающим образом. На протяжении XVII и XVIII столетий общинники часто выражали свое негодование в связи с должностными преступлениями чиновников, введением новых или повышением старых налогов или резкими скачками цен на рис — главный японский продукт. Обычной формой выражения недовольства была подача письменной жалобы старосте своей деревни или квартальным или городским старейшинам. Эти должностные лица проверяли факты и, если они находили достаточно оснований поддержать жалобу, передавали ее чиновникам-самураям, таким как сельские интенданты или городские управляющие. Они проводили дальнейшее расследование и выносили соответствующее решение.

Власти обладали возможностью отреагировать на жалобы в установленном порядке, но если они этого не делали, то обычно мирные мужчины и женщины устраивали массовые демонстрации. Приблизительно в трех сотнях случаев на протяжении раннего периода Нового времени жители различных регионов страны откладывали в сторону свои инструменты и покидали свои жилища для того, чтобы присоединиться к движениям протеста. Например, в 1686 г. 2000 крестьян домена Мацумото, расположенного в Центральной Японии, в течение пяти дней, сойдясь в город-замок, выражали свое недовольство по поводу введения местным даймё новых методов обложения налогами. Подобным образом, когда летом 1736 г. цены на рис достигли неприемлемых величин, старшины кварталов в Осаке забросали канцелярию городских чиновников огромным количеством петиций, написанных от имени местных торговцев. Наконец, в шестой день Шестого месяца более тысячи квартальных старшин и представителей от каждого квартала города собрались около канцелярий городских чиновников, чтобы высказать свое недовольство политикой правительства, приведшей к росту цен на рис. Чиновники в Осаке еще легко отделались. Когда в 1783 г. неурожай вновь привел к росту цен, а сёгунат и даймё не приняли никаких действенных мер против этого, взбунтовались жители более тридцати крупнейших городов, в том числе Кофу, Сунпу, Нара, Хиросимы, Нагасаки и Эдо, где были разгромлены лавки более тысячи торговцев рисом.

Но даже во время подобных демонстраций недовольства люди никогда не ставили под сомнение легитимность власти ceгyна и даймё. Протестующие критиковали лишь правительственных чиновников, требуя от них исполнения своих обязанностей в соответствии с общественным договором. В соответствии с особенностями жанра подобных документов, жалобы, направлявшиеся городским чиновникам Осаки, начинались с выражения почтения («С должным почтением мы представляем на рассмотрение это письмо»). Затем говорилось, что неправильные действия принесли горе простым людям («в это время жители города страдают от невзгод и крайней бедности»), высказывалась надежда, что для решения проблем будут приняты особые меры, и завершались эти послания высказыванием уверенности, что князь и чиновники исправят нынешнее положение («мы будем счастливы, узрев ваши благодеяния»){54}.

В течение XVII столетия сёгуны и даймё прилагали значительные усилия к тому, чтобы убедить людей в том, что они управляют страной не как завоеватели, сидящие верхом на лошади, а что целью их правления является справедливость и общественный порядок. Параллельно с этим горожане и крестьяне приходили к принятию этой власти, принятию своего места в политической системе, базирующейся на господстве дома Токугава, и формулированию и осознанию своих Путей. В обратном направлении шло складывание системы общественного договора с упором на неоконфуцианскую концепцию добродетельности властей. Перед своей смертью в 1785 г. Уэсуги Харунори, даймё Ёнэдзавы, оставил своему наследнику короткую записку об искусстве управления государством. «Домен, — писал Уэсуги, — переходит от предков к потомкам. Им нельзя управлять исходя только из своих собственных интересов. Люди, — продолжает он, — принадлежат домену, к управлению ими также нельзя подходить эгоистично. Господин, — завершает свою записку Уэсуги, — существует ради домена и людей, а вовсе не домен и люди существуют ради господина»{55}.

Осознание себя единой нацией

Правитель и подданный, богач и бедняк, мужчина и женщина, торговец и крестьянин — японцы сильно отличались друг от друга и осознавали эти различия. Они жили в начале Нового времени в своих доменах и деревушках, а также в городских кварталах, и судьбы их были совершенно разными. Это дробление общества было настолько очевидным, что один выдающийся исследователь истории страны впоследствии отмечал: «Миллионы японцев в это время были замкнуты в миллионы индивидуальных коконов. Каждый, находясь в своей маленькой комнатке, был отделен от других высокими стенами. Раздел общества на воинское, крестьянское, ремесленное и торговое сословие сдерживало общение людей в предписанных рамках»{56}.

Различия, которые обуславливались профессиональными занятиями, полом, имущественным и социальным положением, создавали совершенно разные стили жизни. Тем не менее существовали и общие черты, объединявшие людей и порождавшие культурное единство, что приводило к осознанию себя одной нацией. В начальный этап Нового времени политическое объединение страны создало благоприятные условия для культурного синтеза. Политика Токугава привела к возникновению границ, которые отделяли японцев от тех, кто ими не являлся. Независимо от того, насколько сильно они отличались друг от друга, японцы проживали на территориях, подчиненных сёгуну или даймё. Этот факт коренным образом отличал их от их соседей в Китае или Корее, которые были подданными других правителей, от населения островов Рюкю, которое имело определенное культурное сходство с японцами, но предпочитало заявлять о своей политической самостоятельности, а также от туземцев Эдзочи, которые не признавали никакой власти над собой.

Люди, находившиеся под властью сёгуна и даймё, принадлежали одной религии, язык, которым они