того, чтобы помешать ночным грабителям и другим злоумышленникам свободно передвигаться по городу. Затем охранники приступали к патрулированию улиц, высматривая чужаков. Стуком деревянных колотушек в зимние месяцы они напоминали обитателям домов о необходимости поддерживать огонь в очагах.

На должности квартальных и городских старшин даймё и сёгунат назначали авторитетных торговцев, которые исполняли роль промежуточного звена между группами домовладений и самураями-чиновниками городского уровня. Городские старшины (в Эдо их было три) передавали законы и постановления, полученные от правительственных чиновников, квартальным старшинам (в Эдо их было приблизительно 260). Каждый из них, соответственно, осуществлял надзор за десятками гонингуми. Городские и квартальные старшины следили за тем, чтобы люди вовремя уплачивали налоги, определяли тех примерных жителей, которые демонстрировали исключительную сыновнюю почтительность, удостоверяли переход права собственности и хранили списки горожан и другие важные документы. Они также занимались разрешением споров, возникавших между жителями города и не носивших уголовного характера, таких как имущественные споры, жалобы на качество товара и невозвращение долга.

Подобные коллективные органы существовали и в сельской местности. В начале Нового времени в Японии насчитывалось огромное количество деревень — более 20 000, поэтому функции, исполняемые этими органами, имели значительные отличия в разных регионах. Но, как и в городах, существовала общая тенденция создания такой системы, при которой домовладения объединялись в группы разных уровней, чтобы совместно выполнять свои обязанности, определенные высшей властью, а за это, до известной степени, пользоваться правом на самоуправление. Таким образом, обладавшие собственностью жители деревень объединялись в гонингуми. Их главы следили за тем, чтобы все члены семей и арендаторы выполняли законы и постановления местного правителя. Члены этих групп оказывали помощь заболевшим соседям, поддерживали в надлежащем порядке дороги и мосты, помогали друг другу крыть крыши и восстанавливали дамбы вокруг рисовых полей после бурь и землетрясений.

Должность деревенского старосты иногда носила наследственный характер, а иногда на нее, на основе консенсуса между всеми семьями, обладающими собственностью, выбирался представитель одной из этих семей. Староста был связующим звеном административной системы между группами домовладений и самураями-чиновниками местного правительства или сёгуната. Староста, которому помогали немногочисленные деревенские старейшины, хранил списки местных жителей, разрешал мелкие конфликты и т. д. В отличие от своего городского коллеги, он активно участвовал в распределении налогов. В городах каждый владелец собственности платил в основном годовой налог, который рассчитывался исходя из длины выходящего на улицу фасада его магазина. В сельских регионах сёгунат и даймё назначали определенную сумму налогов не для отдельной семьи, а для всей деревни. Как эту сумму распределить между домовладениями, староста решал либо самостоятельно, либо посоветовавшись со старейшинами и с теми семьями, которые владели собственностью.

В начале Нового времени правительства даймё распространили свою власть также на объединения людей, которые стояли вне городских и сельских общин и считались изгоями. При этом, правда, за ними оставалось право на некоторое самоуправление. Эта категория жителей Японии подвергалась дискриминации с самых ранних этапов существования японского государства. В официальных документах, составленных вскоре после реформы Тайка, она уничижительно обозначалась фразой «низкие люди пяти типов». Обычно эти люди были связаны с «нечистыми» занятиями. Синтоистские верования ассоциировали добродетельность и благочестие с чистотой, а нечистые вещи, по их представлениям, могли испачкать вещи и людей, сделав их грязными и грешными. Разумеется, некоторое количество крови и других нечистых веществ могут попасть на кожу или одежду человека во время ежедневных занятий. Поэтому каждый должен периодически совершать акт ритуального очищения. Но человек может получить и более серьезное «загрязнение», если он занимается забоем животных или совершил какой-нибудь отвратительный поступок, представляющий собой угрозу общественному строю, такой, например, как инцест или скотоложство. Такие личности, по обычаю, изгонялись из общества и были вынуждены скитаться по всей стране. Жили они за счет подаяний, либо становились бродячими певцами, танцорами, мимами и акробатами.

В первый период Нового времени дискриминация стала частью государственной политики. Сёгунат и даймё определяли изгоев как эта («обильная грязь») или хинин («нелюди»). Эта (или кавата, «кожевенники», как они сами предпочитали себя называть) были специалистами по свежеванию животных, из шкур которых они шили седла, сбрую, ремни для доспехов и другие изделия, используемые самураями. Даймё впервые установили связи с эта в эпоху великих войн. Когда князья в конце XVI — начале XVII столетия осели в своих доменах, они начали сводить кожевенников в особые сообщества, которые зачастую располагались в сельских предместьях городов-замков. Эта занимались земледелием, кроме того, правительство признавало монопольное право эта на выделку кож и продажу кожаных изделий князю и его воинам. Как и в прочих сельских общинах, в большинстве поселков эта были свои старосты, и обитатели этих поселков имели право на определенное самоуправление. Однако существовало несколько ограничений, которые отделяли их от остальных японцев. В XVII в. сёгунат и даймё сделали статус изгоев наследственным и запретили эта, количество которых к середине XIX столетия достигло, вероятно, четверти миллиона, покидать пределы своих родных поселков.

Другие группы изгоев правители начала Нового времени определяли как хинин. Эта категория не была однородной. В нее входили попрошайки, уличные артисты и другие маргинальные личности. В разряд хинин попадали люди, получившие этот статус по наследству, а также те, кто изгонялся из общины за совершенное преступление или по причине полного обнищания. В обоих случаях чиновники запрещали хинин участвовать в торговых или ремесленных предприятиях и даже просто заниматься физическим трудом. Правительство предназначало для них такие работы, как уборка площадей после казней или уход за инфекционными больными. Хинин могли также просить милостыню или развлекать людей уличными представлениями, получая за это несколько монет от зрителей.

Сёгунат и правительства даймё позволяли «нелюдям» пользоваться определенной автономией при решении внутренних вопросов их сообществ. В Эдо, например, хинин селились на день или на месяц в одном из сотен домов для изгоев, разбросанных в окрестностях города. Во главе каждого из таких домов стоял «староста изгоев». За определенную плату, которая обычно составляла часть дневной выручки, он распределял между своими подопечными места для сбора милостыни. В свою очередь, староста был обязан следить за тем, чтобы «нелюди», проживавшие в его доме, не нарушали законов и, через старост районов, передавать сведения о деятельности всех изгоев в Эдо Дандзаэмону. Это имя последовательно носили главы семьи, которой сёгунат поручил наблюдать за теми, кого отвергло общество.

Система ответственности, которая связывала индивида и иэ с сёгунатом и правительствами доменов, имела двойственную природу. Распоряжения передавались по цепочке, которая начиналась с чиновников, определявших политику, и шла через чиновников городского уровня и сельских интендантов к городским старшинам и деревенским старостам и, наконец,