Она на всё наплевала, на меня в первую очередь. Сидит себе в своей комнате или на кухне что-то готовит с Пьером. Я видел замечательные пирожные, которые она испекла однажды, подглядел в камеру, как украшала их. Кремовые лебеди даже у меня вызвали активное слюноотделение, хотя я не любитель сладкого. Я обрадовался, явился к обеду, хотя должен был вернуться лишь вечером. Наивный, думал, невеста для меня постаралась. Пирожные к обеду так и не подали, а я потом полдня орал на сотрудников, чтобы вечером не сорваться на Эву.

Еще она любит ухаживать за треклятыми цветами, постоянно шляется вместе с садовником в крытую оранжерею. В общем, делает что угодно, только не то, чего бы мне от нее хотелось.

Свадьбой она тоже бросила заниматься. В тот же день, когда Эва вышла из больницы, мне позвонил свадебный организатор и сообщил, что всю подготовку моя безалаберная невеста возложила на его плечи.

И я всё это съел. Сожрал, проглотил и не подавился!

Мне памятник поставить надо, как самому терпеливому человеку на этой земле. Один бог знает, чего мне стоило не ворваться в спальню Эвы ночью и не напомнить ей, что я, вообще-то, мужик, и мне нужен секс. Терпел, терплю… Нет, ну точно памятника достоин!

Вот и сейчас стою как истукан у двери в ее спальню. Она плотно закрыта, как обычно, а мне очень хочется войти. Впрочем, сегодня имею полное право. Сегодня у меня отличный повод — я принес своей невесте свадебный букет. Его она возьмет с собой в загс, с ним в руках скажет мне «да», мы распишемся, и ее бойкот наконец-то закончится.

Уже тянусь к дверной ручке, но всё же одергиваю себя. Решаю постучать. И, черт подери, стучу в дверь к своей женщине, вместо того чтобы просто войти. Когда бы такое было.

— Подождите! — просит Эва.

И я четко слышу в этом слове всхлип. Рыдает она там, что ли?

Дольше не жду, захожу в спальню и застаю невесту с красными глазами.

У меня острый приступ дежавю: вот мой Снегирёк с красивой, гладкой прической стоит у зеркала в свадебном платье. Хорошо хоть проклятых осколков на столе нет…

Замечаю, как она поспешно вытирает щеки, и не выдерживаю:

— Так противно идти со мной в загс? Я что, о тебе плохо забочусь? Ни в чем не знаешь отказа! К чему эти слезы…

Любой нормальной бабе ясно — здесь нужно мужчину разубедить. Сказать, как ей хочется замуж, как я ей нужен. Только от Эвы этих слов не дождешься. Вместо этого она кривит лицо, как будто съела дольку лимона, и начинает снова хлюпать носом.

Душу мне рвет своими всхлипами, переворачивает нутро, самому тошно становится.

Кладу букет на стол, подхожу и прошу сдавленно:

— Разреши обнять…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Прошу потому что осточертело наблюдать, как она вздрагивает от моих прикосновений. За прошлые две недели я неоднократно это замечал.

Эва кивает, опускает взгляд в пол, а я осторожно обнимаю ее за плечи, прижимаю к груди, осторожно глажу ее по голове, стараясь не испортить прическу.

— Зачем ты потоп устроила, Снегирёк? С тобой всё будет хорошо, я очень постараюсь… И ты… ты тоже можешь постараться...

— Я стараюсь… — шепчет она.

— Ни черта ты не стараешься! — громко возмущаюсь.

Чувствую, как Эва напрягается, тут же прикусываю себе язык. Продолжаю нежно, ласково:

— Всё, успокойся…

Однако вместо того чтобы меня послушать, она снова начинает всхлипывать.

— Почему ты плачешь? Сегодня?

— Я не плачу, — шмыгает носом она и вдруг продолжает: — Просто я по-другому представляла этот день… с тобой…

— По-другому это как? — спрашиваю угрюмо.

— Ну…

Обалдеть как информативно.

— Эва, помнишь наш разговор в день, когда случилось то несчастье?

Я показательно глажу ее щеку. Шрамы действительно остались, будто они неладны. Красные черточки: одна жирная словно перечеркивает скулу, остальные поменьше. Их уберут со временем, но сегодня… Сегодня Эва выходит за меня замуж со шрамами.

— Какой именно разговор? — спрашивает она.

— Тот… где ты предъявила мне претензию, что я для тебя слишком занят, сказала, что хочешь настоящих отношений, моего внимания… Я ответил тебе, что подумаю, так я подумал, согласен! Давай попробуем? Уедем куда-нибудь на неделю-другую. Круглые сутки вместе, я даже телефон отключу, хочешь? Ты сказала, что я тебе… нужен, в общем, — на последней фразе я замираю.

Вглядываюсь в лицо моего Снегирька и вдруг понимаю: перспектива провести со мной неделю ей противна. Ей больше не нужно то, что сама просила у меня совсем недавно.

Я ей не нужен.

Я тут унижаюсь, прошу ее о чем-то, а ей всё равно.

— Тебе этого больше не хочется, так? — спрашиваю, резко от нее отстраняясь.

Эва обнимает себя руками, смотрит на меня круглыми глазами.

До меня наконец окончательно доходит: не любит и не полюбит, как бы я ни старался, что бы я ни делал, сколько бы денег на нее ни потратил. Могу хоть на изнанку вывернуться, это мне привлекательности в ее глазах не добавит.

«Не хочешь меня любить, детка? Не надо!»

В браке любовь — дело десятое. Вообще-то, когда я ее брал, ни на какую любовь не рассчитывал, мне просто нужна была нормальная ДНК и женщина, с которой можно ужиться.

Пусть Эва меня ненавидит, может быть, так даже проще. Честнее, правильнее. Ведь рано или поздно она всё равно меня возненавидела бы. Лучше сразу, чтобы я не питал иллюзий.

— Лев, я…

Она пытается что сказать, а я резко перебиваю:

— Давай договоримся как взрослые люди! Мне твои чувства до одного места! Так же, как и тебе мои. Но я хочу детей… И ты родишь мне их, Снегирёк, будешь заниматься их воспитанием, будешь исправно отдавать мне супружеский долг, ходить со мной на приемы, в общем, делать всё, что делает приличная жена. За это я буду о тебе заботиться, обеспечу всем, что ты только захочешь. Чем ты послушней, тем шире моя забота. Вот такой договор!

Она смотрит на меня своими огромными глазищами и будто бы хочет закричать. Даже жду этого, но вместо крика с ее губ срывается лишь тихая просьба: