Мы продолжаем двигаться на восток. Сумерки полностью превращаются в ночь, на небе зажигаются многочисленные звёзды, а свет полумесяца серебрит снег, заставляя его сверкать. Я выдыхаю густое облачко пара, дивясь тому, насколько светлой может быть ночь, если земля покрыта белоснежным покровом. Но даже столь красивым пейзажем тяжело наслаждаться, если беспрерывно стучишь зубами, то и дело чуть не до крови прикусывая язык.

Мы выходим на другую заснеженную поляну, где с краю стоит простая двухэтажная деревянная изба. Кроме резных наличников на окнах дом ничем не украшен, но ему это и не нужно, потому что большая часть стен и крыши покрыта снегом и инеем, а оранжевый тёплый свет в окнах и дым из печной трубы придают ему сказочный вид.

– Это т-т-твой д-д-дом?

Колдун с усмешкой оборачивается, когда с моих губ срывается болезненный стон от того, что я опять прикусила язык. Мне никак не удаётся взять себя в руки и перестать трястись.

– Мой.

– Ты… м-м-можно мне к т-т-тебе погреться?

Колдун оглядывает меня с ног до головы и совсем по-человечески устало вздыхает.

– Мёртвые тела оскверняют снежный покров. У меня нет выбора, ведь избавиться от тебя я не могу.

Беру свои слова назад. Человечности в нём мало, скорее холодная расчётливость. Поспешно киваю, соглашаясь даже с такой причиной, лишь бы погреться. Колдун дважды стучит посохом, и Тень поднимается, приобретая очертания своего хозяина.

– Отведи лошадь в конюшню и накорми, – приказывает он.

Я снимаю сумку с припасами и с опаской передаю поводья. Кажется, волосы на затылке поднимаются дыбом, когда Тень дружелюбно мне улыбается, чем пугает ещё больше.

– У т-т-тебя есть к-к-конюшня?

– Да, за домом. Сюда с севера иногда забредают кони.

Колдун не дожидается новых вопросов, сразу направляется к крыльцу и распахивает деревянную дверь. Я бросаю затравленный взгляд на полумесяц в небе. С горечью вспоминаю, что ещё немного, и мне исполнится восемнадцать. Я планировала провести эти часы по-разному. Ещё до отъезда Ильи думала, что буду вместе с ним есть абрикосовый пирог, украденный с кухни. Может, отец налил бы мне особенной приторно сладкой и такой хмельной медовухи из Яслагорского княжества, а сёстры искренне бы меня поздравили. Надеялась, что Алёна расскажет мне пару любимых историй или погадает на будущего мужа. Я даже предполагала, что проведу эту ночь в одиночестве, скучая по внезапно уехавшему другу. Но никак не могла представить, что застряну этой ночью в самом сердце Зимнего леса, в доме декабрьского колдуна, который и не колдун вовсе.

Возвращаюсь в реальность, когда дверь резко захлопывается, оставляя меня снаружи. Больше не мешкаю, поднимаюсь по ступеням, стряхиваю снег с сапог и прохожу в передние, совсем маленькие сени. Вижу, что колдун оставил здесь свои сапоги, поэтому тоже снимаю обувь, морщусь при взгляде на порванные сарафан и нижние штаны. Всё влажное от крови и снега.

Аккуратно тяну дверь в горницу на себя, всё тело напрягается при попытках за краткие секунды представить и приготовиться к тому, как может выглядеть жилище колдуна. Воображаю черепа, мёртвые туши животных, травы, камни и что угодно ещё, но теряю дар речи, заглянув внутрь. Увиденное приводит меня в замешательство, я так и застываю на пороге.

Весь пол укрыт местами протёртым ковром, чтобы ногам было не холодно. Справа большая белая печь, в которой горит огонь. Тепло распространяется по комнате и моему телу, и я перестаю трястись. Массивный деревянный стол у стены под окном и три стула. Несколько красивых сундуков из чёрного дерева, лавки вдоль стен, ещё один стол у печи для готовки. И всё бы ничего, если бы не жуткий беспорядок, который абсолютно точно доказывает, что этот колдун слеп.

Столы завалены бумагами, бутылками с какими-то жидкостями, ступками и рассыпанными сухими травами. На лавках, стульях и по полу разбросана одежда, а кое-где виднеются даже стоптанные сапоги. Большая часть одежды поношенная, порванная или настолько старая, что нити сгнили, позволяя материалу распадаться на куски. На всевозможных поверхностях встречаются многочисленные восковые свечи, большинство из которых сожжены до самого основания. Я в полнейшем недоумении оглядываю стол для готовки. Там есть кружки, горшки и тарелки, но многие из них испачканы, будто кто-то пытался готовить, но бросил это неблагодарное дело на середине.

С опаской втягиваю носом воздух, но, к счастью, в избе пахнет только углём, елью и яблоками.

– Чего стоишь, княжна? – интересуется колдун, проходя к своему столу.

Я с неподдельным изумлением наблюдаю, как он шагает по проторенной дороге среди хаоса, ни разу не спотыкается и не наступает на валяющиеся вещи. Либо он настолько привык и знает, где можно идти, либо не подозревает, во что превратил свой дом, расхаживая всегда по одному и тому же маршруту.

Натягиваю скованную улыбку и прохожу в помещение, прикрывая за собой дверь.

– У тебя очень… мило, спасибо.

Колдун бросает на меня взгляд, растягивая губы в хищном оскале.

– Очаровательно, как вы, смертные, врёте.

– Где я смогу поспать? – игнорирую его издёвку и меняю тему.

– На втором этаже несколько комнат. Можешь занять первую или вторую. Последняя по коридору – моя. Если тебе слишком холодно, сегодня поспи на печи. Огонь в ней никогда не тухнет, об этом не волнуйся. Но будь добра, позаботиться о себе сама, мёртвые тела в доме мне не нужны.

Вновь проглатываю резкий ответ на с лёгкостью брошенные колдуном слова о моей смерти.

– У тебя есть… какая-нибудь одежда, чтобы я могла переодеться?

– Вон там поищи. Может, что и подберёшь, – кивает он на массивный сундук в углу. – Делай что хочешь, княжна, а я устал. Не тревожь меня до утра.

Колдун идёт к другой двери, его поступь тяжёлая, он обеими руками опирается на свой посох, медленно продвигаясь вперёд.

– Спасибо, – тихо роняю я.

Хозяин дома открывает дверь и поднимается вверх по лестнице на второй этаж. Он никак не реагирует и не оборачивается, а его длинный влажный плащ тяжело тянется следом по деревянным ступеням.

Оставшись одна, я роюсь в сундуке колдуна. Имеющаяся одежда, естественно, мужская и в основном старая, но всё чистое и пахнет снегом и хвоей. С уходом хозяина жилища с моих плеч упало напряжение, но теперь я чувствую себя абсолютно разбитой и потерянной. Едва замечаю, как по лицу начинают течь слёзы, но продолжаю упорно искать, во что можно переодеться. Только это монотонное и простое занятие отвлекает меня от совсем отчаянных мыслей.

Снимаю одежду и аккуратно складываю на лавку, решая завтра попробовать всё починить. Нахожу кувшин с прохладной водой, таз и на вид чистую тряпку. Стираю свою кровь с тела, изумляясь отсутствию следов от ран. Надеваю длинную чёрную рубаху и затягиваю поясом на манер платья. А когда встречаюсь взглядом с самой собой в маленьком зеркале на стене, то не сразу узнаю. Кожа кажется ещё бледнее, чем раньше, губы потрескались, под глазами синяки, а сами белки красные из-за пролитых слёз. Пальцами растерянно касаюсь гладкой кожи на правой щеке. Рана от лопнувшей тетивы пропала, живая вода вылечила и её. Пытаюсь порадоваться чуду, но голова болит после всего произошедшего, и я забираюсь на печь. Здесь тепло, а благодаря нескольким одеялам – мягко. Заворачиваюсь в них и прячусь от своих проблем, не имея сил даже для новых слёз.