– Да, сэр, она. Этим утром.

– Еще что-нибудь рассказала?

– Нет, сэр, ничего. На ней моего клейма не стоит, и ничьего не стоит, но, может, однажды, когда она немного успокоится, а у меня будет своя ферма… Вы видели ее на мустанге.

– Конечно видел, – кивнул я. – Я предвкушал увидеть ее без него, поближе, но теперь, конечно же, буду держаться подальше. Не хочу лишиться даже кусочка кожи.

– Полагаю, вы это несерьезно. – Он оставил седло в покое. – Я ничего такого не имел в виду. Я просто ее друг, и она это знает, вот и все. Два года назад я присматривал за городскими в Аризоне, а она подрабатывала в гостинице, и мы вроде как развлекались вместе, и, наверно, время от времени я прихожусь кстати. Я не против приходиться кстати, пока могу заглядывать вперед. Сейчас я всего лишь ее друг, и это меня устраивает. Уж она удивилась бы, если бы узнала, как я…

Он перевел взгляд с меня на что-то другое, и я обернулся. С террасы выходил Ниро Вулф. Каким-то образом вне дома он всегда выглядит больше, возможно, потому, что мои глаза привыкли соотносить его размеры с интерьерами старого особняка из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице. И вот он был уже в гостиной, этакая надвигающаяся на нас гора. Приблизившись, Вулф спросил:

– Я не помешаю? – Он подождал две секунды, не последуют ли возражения, и, не получив таковых, продолжил: – Прошу прощения, мистер Барроу. – И обратился ко мне: – Я поблагодарил мисс Роуэн за незабываемый ланч и объяснился. Чтобы посмотреть представление, нужно перегибаться через парапет, а мне телосложение не позволяет. Если ты прямо сейчас отвезешь меня домой, то к четырем успеешь вернуться.

Я посмотрел на свои часы. Десять минут четвертого.

– Придут еще гости, а Лили обещала им, что здесь будете вы. Они огорчатся.

– Пф! Мне нечего добавить к здешнему веселью.

Я не удивился, вообще-то, даже ожидал этого. Вулф получил то, ради чего явился, так зачем же оставаться? А явился он ради тетеревов. Когда два года назад я вернулся из месячной поездки на ранчо Лили Роуэн, которое она купила в Монтане (там-то, между прочим, я и познакомился с Харви Греве, другом Кэла Барроу), единственное, что по-настоящему заинтересовало Вулфа из моего путешествия, было одно из описанных мной блюд. В это время года, в конце августа, серым тетеревам около десяти недель, и питаются они в основном горной черникой. Я заявил Вулфу, что они были вкуснее любой дичи, которую когда-либо готовил Фриц, даже перепелов и вальдшнепов. Конечно же, поскольку тетерева эти охраняются законом, если вас поймают, они могут обойтись по пять долларов за укус. Лили Роуэн не относится к законам так, как ее отец в период накопления семнадцати миллионов, что он ей оставил, но обращается с ними на собственное усмотрение. Когда она узнала, что Харви Греве прибывает в Нью-Йорк на родео, и решила устроить вечеринку для некоторых его участников, и подумала, что было бы неплохо попотчевать их молодыми серыми тетеревами, закон для нее оказался лишь плетнем, через который всего-то надо было перемахнуть. Поскольку я ее друг, и она это знает, подробности излишни. Добавлю лишь описание сцены в кабинете на первом этаже старого особняка из бурого песчаника. Стоял полдень среды. Вулф за своим столом читал «Таймс». Я за своим закончил разговор, повесил трубку и повернулся к нему.

– Это интересно, – объявил я. – Звонила Лили Роуэн. Как я уже говорил вам, я собираюсь на состязания по метанию лассо у нее в понедельник. По Шестьдесят третьей улице будет скакать ковбой, а другие будут пытаться заарканить его с террасы ее пентхауса, то есть с высоты футов сто. Такого еще никогда не делали. Первый приз – седло с серебряной отделкой.

– Интересно, – хмыкнул Вулф.

– Не это. Это всего лишь соревнования. Но кое-кто из участников явится пораньше на ланч, в час дня. Я тоже приглашен, и ей только что позвонили из Монтаны: в субботу днем самолетом доставят двадцать молодых серых тетеревов, а может, даже больше, и Феликс собирается прийти и приготовить их. Я так рад, что пойду. И жаль, что вы с Лили не ладите с тех пор, как она опрыскала вас духами.

Он опустил газету и свирепо уставился на меня:

– Она не опрыскивала меня духами.

Я развел руками:

– Это были ее духи.

Вулф взялся за газету, притворился, будто прочел абзац, и снова бросил ее, потом облизал губы:

– Я не держу зла на мисс Роуэн, но приглашение выпрашивать не буду.

– Конечно нет. До этого вы бы не унизились. Я не…

– Но ты можешь спросить, принял бы я его.

– А вы бы приняли?

– Да.

– Хорошо. Она просила меня пригласить вас, но я опасался, что вы откажетесь, а мне не хотелось уязвлять ее чувства. Тогда передам ей. – Я снова потянулся к телефону.

Я пересказываю данный эпизод, чтобы вы поняли, почему он встал и удалился после кофе. Я не только не удивился, когда он подошел и прервал наш разговор с Кэлом Барроу, но и был доволен, поскольку Лили поспорила со мной на десятку, что он уйдет до кофе. Оставив Вулфа с Кэлом, я вышел на террасу.

В начале осени переднюю террасу Лили обычно украшают однолетние цветы вдоль парапета и у стены пентхауса, а еще там и сям стоят несколько вечнозеленых деревьев в кадках, но в тот день парапет пустовал, а деревья, которые мешали бы раскручивать лассо, заменили горшками с кустиками полыни высотой два фута. Полынь доставили поездом, а не самолетом, но и с подобной экономией та часть Лили, которая заказала и оплатила ее, – не моя часть. Когда Лили прочтет мои записки, для нее это новостью не будет.

Я огляделся. Лили оказалась в группе справа, с одной стороны от нее сидел Уэйд Эйслер, а с другой – Мел Фокс. В щеголеватости наряда ей было не сравниться с двумя присутствовавшими ковбойшами – Нэн Карлин в розовой шелковой рубашке и темнокожей и черноглазой брюнеткой Анной Касадо в желтой, – но она была хозяйкой и в состязаниях участия не принимала. В ситуациях же, обязывавших к щеголеватости, таковой у нее обнаруживалось более чем достаточно. Остальные четверо стояли у парапета слева – Роджер Даннинг, организатор родео, одетый вовсе не по-ковбойски, его жена Эллен, бывшая ковбойша, тоже не разодетая, потом Харви Греве в коричневой рубашке, красном шейном платке, вельветовых штанах и сапогах и Лаура Джей. Она стояла ко мне боком, и за прядями волос цвета в точности тимьянового меда, который Вулфу присылали из Греции, мне была видна повязка на ухе. За столом она сказала, что якобы конь мотнул головой и ей попало вожжами, но теперь я знал правду.

Направившись к Лили, чтобы предупредить ее, что отлучусь, но к началу представления вернусь, я покосился на пухлую и круглую физиономию Уэйда Эйслера. Царапина, начинавшаяся на дюйм ниже левого глаза и по косой спускавшаяся почти до уголка рта, была не очень глубокой, к тому же за пятнадцать часов, как это следовало из рассказа Кэла Барроу, уже несколько затянулась, но вид его все равно совершенно не красила, а таковой и без нее подправить не мешало бы. Он был из разряда тех нью-йоркских персонажей, имена которых у всех на слуху, и имел репутацию достаточно ловкого дельца, однако прошлым вечером – по словам Лауры Джей, как их передал Кэл Барроу, – ловкостью определенно не отличился. Подход пещерного человека к ухаживаниям, возможно, не лишен смысла, коли на лучшее вы не способны, но если бы я и воспользовался им когда-либо, то проявил бы бо́льшую осмотрительность, а не выбрал бы девушку, которая может менее чем за минуту заарканить и связать резвого теленка.