также на воде, виднеется корабль, переполненный людьми. Потому ли, что груз слишком тяжел, или потому, что сила потока и потеря парусов лишила его возможности управляться, он делается жертвой пучины, теряется в волнах и идет ко дну. Действительно ужасающее зрелище эта жалкая гибель рода человеческого. Еще ближе к зрителю виднеется над водами вершина горы; кажется, что это остров, на котором собралось бесчисленное множество мужчин и женщин, спасаясь от надвигающихся вод. Жалкие и испуганные, они стараются попасть под привязанное к дереву полотно, чтобы укрыться от все заливающего дождя. Гнев Божий изображен с неподражаемым совершенством, извергающийся на человечество вместе с водой, молнией и огненными стрелами. С правой стороны еще ближе к первому плану видна другая вершина горы, со множеством народа, объятого таким же страхом. Было бы слишком долго описывать все подробности эпизодов, происходящих на этой горе; достаточно сказать, что все они естественны и ужасны, как только можно себе представить в подобном случае. В девятом, последнем пространстве изображена история Ноя; распростертый в пьяном виде и показывающий свою наготу, он был высмеян сыном Хамом и прикрыт Симом и Иафетом. Над карнизом, описанным выше, которым оканчивается стена, над пятами свода, с опирающимися на них дугами люнетов, между пилястрами, Микель-Анджело изобразил двенадцать фигур сидящих пророков и сибилл, достойных удивления вследствие разнообразия положений, одежд и драпировок. Но наибольшего внимания заслуживает пророк Иона, помещенный на самом конце свода. Благодаря свету и тени торс, находящийся в самой сводчатой части, кажется ближе к глазу зрителя; ноги же, выступающие наружу, кажутся дальше. Это изумительное произведение доказывает, какого искусства достиг Микель-Анджело в умении владеть ракурсом и перспективой. В пространстве, находящемся под люнетами и над ними и имеющем форму треугольника, изображена вся родословная Спасителя, или, так сказать, фигуры людей, от которых Он происходит. В треугольниках же, помещенных по углам, состоящих каждый из двух, соединенных в один и занимающих двойное пространство, Микель-Анджело изобразил сюжеты, не относящиеся к этой родословной. В одном из них, с правой стороны от стены, на которой изображен Страшный Суд, написан Аман, распятый по приказанию Агасфера, гордого и надменного царя, который хотел распять Мардохея, дядю царицы Эсфири, за то, что тот, проходя мимо него, не почтил его поклоном. В другом представлена история медного змея, повешенного Моисеем на дереве, смотря на который израильский народ, уязвленный настоящими змеями, получал исцеление. Изумительно написаны фигуры, напрягающие все силы, чтобы освободиться от обвивающих их гадов. В третьем углу изображена Юдифь, убивающая Олоферна; в четвертом мы видим Давида в борьбе с Голиафом»[295].

Более экспрессивное описание фигур, написанных на своде Сикстинской капеллы, дал Вазари, отметивший их непропорциональность. «Вся композиция этого произведения состоит из шести распалубков по сторонам и по одному в каждой торцовой стене; на них он написал сивилл и пророков в шесть локтей высотой; в середине же – от Сотворения мира до потопа и опьянения Ноя, а в люнетах – всю родословную Иисуса Христа. В этой композиции он не пользовался правилами перспективы для сокращения фигур, и в ней нет единой точки зрения, но он шел путем подчинения скорее композиции фигурам, чем фигур композиции, довольствуясь тем, что выполнял и обнаженных и одетых с таким совершенством рисунка, что произведения столь превосходного никто больше не сделал и не сделает и едва ли при всех стараниях возможно повторить сделанное. Творение это поистине служило и поистине служит светочем нашему искусству и принесло искусству живописи столько помощи и света, что смогло осветить весь мир, на протяжении стольких столетий пребывавший во тьме. И, по правде говоря, пусть больше не мнит любой, считающий себя живописцем, увидеть после этого что-либо новое, будь то выдумки, позы, одежды на фигурах, новые выражения лиц или что-либо потрясающее в вещах, написанных по-разному, ибо все совершенство, какое только можно вложить в то, что в этом деле создается, он вложил в это свое произведение. Ныне же пусть поражается всякий, сумевший разглядеть в нем мастерство в фигурах, совершенство ракурсов, поразительнейшую округлость контуров, обладающих грацией и стройностью и проведенных с той прекрасной соразмерностью, какую мы видим в прекрасных обнаженных телах, которые, дабы показать крайние возможности и совершенство искусства, он писал в разных возрастах, различными по выражению и по формам как лиц, так и очертаний тел, и членам которых он придавал и особую стройность, и особую полноту, как это заметно в их разнообразных красивейших позах, причем одни сидят, другие повернулись, третьи же поддерживают гирлянды из дубовых листьев и желудей, входящих в герб и в эмблему папы Юлия и напоминающих о том, что время его правления было золотым веком, ибо тогда еще не ввергнута была Италия в несчастия и беды, терзавшие ее позднее. А между ними расположены медали с историями из Книги царств, выпуклыми и словно вылитыми из золота и бронзы. А помимо всего этого, он, дабы показать совершенство искусства и могущество Бога, изобразил в своих историях, как он, являя свое величие, отделяет свет от тьмы и с распростертыми дланями парит, сам себя поддерживая, в чем сказались и любовь его, и его мастерство. На второй истории он изобразил с прекраснейшими сообразительностью и талантом, как Господь создает солнце и луну, поддерживаемый многочисленными путтами; и являет собою потрясающую силу благодаря ракурсу рук и ног. Его же он изобразил в той же истории, где Он парит, благословив землю и создав животных; такова на этом своде сокращающаяся фигура, которая, куда бы ты ни шел по капелле, все время вращается и оборачивается и в ту, и в другую сторону. Также и на следующей, где Бог отделяет воду от земли: эти фигуры настолько прекрасны и острота гения в них такова, что они достойны быть созданы лишь божественнейшими руками Микеланджело. И подобным же образом следует далее сотворение Адама с изображением Бога, опирающегося на группу обнаженных ангелов нежного возраста, которые несут будто не одну только фигуру, а всю тяжесть мира, что показано вызывающим величайшее благоговение величием Господа и характером его движения: одной рукой он обнимает ангелов, будто на них опираясь, десницу же он простирает к Адаму, написанному таким прекрасным, в таком положении, с такими очертаниями, что кажется, будто он снова сотворен высшим и изначальным создателем своим, а не кистью и по замыслу человека. Ниже этой, на другой истории он изобразил извлечение из его ребра матери нашей Евы, там изображены обнаженные люди, из которых один во власти сна кажется как бы мертвым, а другая, оживляемая благословением Господним, совсем проснулась.