— Понятно, — согласилась мама. — А ты, Таллула? Сдается мне, выпить тебе не помешает.

Я дрожащими руками раскладывала по столу салфетки. Десять моих нетронутых пальцев напоминали мне об исковерканной руке дяди Стива и его выпученных от боли глазах. Прошло уже почти двенадцать часов с тех пор, как я в него выстрелила. Где он сейчас?

— Ну так как? — поторопила меня с ответом мама.

— Что? — спросила я, пытаясь понять, о чем речь.

Ошибочно приняв мою задумчивость за сомнения, она решила поднажать:

— Когда мы с тобой еще выпивали вдвоем?

— Последний раз мы виделись, когда мне было тринадцать лет. — Я выдернула из холодильника пластмассовый кувшин с молоком и водрузила его на стол.

— Вот именно, — ответила мама, протянув руку, чтобы игриво ткнуть меня в плечо.

— Эй, полегче, — предупредила я.

Мама вынула из посудного шкафа два стакана и пошла в холодильник за льдом. Она полдня проспала, потом несколько часов читала светские сплетни, а теперь сервирует нам выпивку. Такое впечатление, что она в отпуске.

— Ты надолго приехала, мама?

Она пожала плечами:

— Не знаю. На сколько я могу остаться? — Она передала мне стакан.

По тому, как мама подчеркнула слово «могу», я поняла, что она имеет в виду продажу ранчо. Я не желала об этом говорить. Сегодня был слишком тяжелый день.

— Кстати, — сказала я, придумав, как отвлечь ее, — у меня для тебя кое-что есть. Пойдем.

Я привела ее в тамбур. Дымно-ванильный запах виски в стакане, который я несла в руке, смешался с запахом моющего средства.

Ящик с номерными знаками стоял на стиральной машине, там же, где я оставила его после поминок. Я обнаружила его в амбаре, когда училась в старших классах, и бабушка Хелен поведала мне, как они с дедушкой, переехав в семидесятые жить в пустыню, начали собирать таблички. Говорила она таинственным полушепотом, словно рассказывала о своем криминальном прошлом. Насколько я поняла, мама в свое время с энтузиазмом примкнула к этому не вполне законному семейному увлечению, и со временем они с бабушкой стали свинчивать автономера вдвоем.

Я наугад вытащила один из середины стопки. Вверху справа была приклеена бирюзовая пластинка с маленькими цифрами 95 в углу, означавшими год. Маме тогда исполнилось пятнадцать, а я родилась в следующем году. В девяностые в штате выпускали номерные знаки без изысков. Этот был чисто белым с черными надписями и со словом «Калифорния», выведенным наверху тем же практичным шрифтом, но красным цветом.

— Обалдеть, — удивилась мама. На табличке было всего три буквы: «ТФУ», но бывший владелец приписал после «Т» мягкий знак. — Неужели бабушка все это сохранила? — Мама перевернула пластину. Стикер на обороте гласил просто: «Форд-торес». — Я помню ту машину, — тихо произнесла она, положила этот знак к остальным и, сдвинув стопку, достала другой — с надписью «ПРДРК».

Историю этой таблички я знала: один парень чуть не столкнул бабушку с дороги, а потом они оказались на одной заправке, и бабушка, забавы ради, стащила с его машины номерной знак. Я так и слышала, как она смеется: «Ну не придурок ли?»

Я отхлебнула виски и стала наблюдать, как мама перебирает ворованные пластины, словно желая таким образом узнать о своих отношениях с собственной матерью, определить для себя, как она вписывалась в семью.

Поставив стакан виски на стиральную машину, мама с улыбкой рассматривала коллекцию. Я увидела на ее лице незнакомое мне выражение ностальгии, но так и не разгадала характер ее связей с семьей.

— Бабушка Хелен хотела, чтобы ты забрала таблички, — объяснила я на случай, если это вдруг неясно. — Извини, что больше она тебе ничего не оставила.

— Нет, это классно.

Не очень-то я ей поверила. Я чувствовала, что на горизонте маячил вопрос о деньгах, но мамина сентиментальность меня удивила. Мне так хотелось, чтобы она стала задавать вопросы, поинтересовалась, как я провела эти одиннадцать лет без нее. Я ожидала, что она пожелает хоть что-нибудь узнать о последних годах жизни своей матери.

— За стол! — крикнула нам тетя Кристина.

Мама взяла в руки еще одну табличку, единственную, которую добавила к коллекции я.

На шестьдесят пятый день рождения я подарила бабушке Хелен пластину с надписью «ИГЛЗ». Тогда я только получила права и, заметив такой номерной знак на стареньком «фольксвагене», не могла противиться искушению и стибрила его — Eagles были бабушкиной любимой группой. Развернув упаковочную бумагу, она сказала, что это самый лучший подарок в ее жизни, и просияла от гордости, но через несколько минут вдруг помрачнела. На мой вопрос, что случилось, бабушка ответила не сразу. Мне пришлось долго ее упрашивать, и наконец она объяснила, что волнуется из-за кражи автознака: жизнь в Сомбре изменилась.

Когда моя мама была ребенком, воровство автомобильных номеров было просто забавой. Шериф знал их семью. Все тогда знали друг друга, и Хелен Джонс с дочерью снимали таблички только с машин туристов, проезжающих через город. Но ко времени моего приезда на ранчо проблемы с метамфетамином поставили весь город на грань нервного срыва, и полицейские стали серьезно относиться даже к незначительным правонарушениям.

Бабушка Хелен обняла меня и повторила, что ей очень понравился подарок, но она боится, что из-за нее я попаду в неприятную историю, а потому попросила больше не пополнять коллекцию. Пристыженная и разочарованная, я пообещала ей остановиться.

— Пора ужинать, — снова раздался из столовой голос тети.

Мои двоюродные сестры сидели за столом и выжидающе смотрели в сторону тамбура. Я знала, что тетя Кристина не позволит дочерям приступить к еде, пока они не произнесут благодарственную молитву, а это произойдет, только когда все соберутся за столом.

Мама направилась к ним, а я снова вытащила последнюю табличку и, открыв шкаф над стиральной машиной, потихоньку спрятала ее за коробку с порошком. Пускай мама забирает остальные двадцать семь, а эта останется у меня.

Тетя Кристина села на бабушкино место во главе стола. Не ожидая указания, девочки подвинулись к ней ближе, освободив на другом конце место для моей мамы. Нас было столько же, сколько на последнем семейном ужине, но восьмой вместо бабушки была моя мама.

Тетя Кристина и дети соединили руки и склонили головы. Я по привычке взяла руку Натали, сидящей слева, и Паркер справа. Мы с бабушкой Хелен никогда не читали молитву, если ели вдвоем, но тете Кристине, когда она приезжала, подыгрывали.

Мама неохотно отставила стакан, чтобы взять племянниц за руки. Тетя Кристина произнесла молитву об освящении еды, все девочки повторили за ней: «Аминь», и приборы застучали о тарелки.