– С ними заработать можно, – визжал как резаный его непутёвый сынок.

Но от врастания в подростковую банду он своего отпрыска уберёг. От Зоны – не смог. После очередной ссоры, с деньгами и уличными шайками никак не связанной, Ромка собрал вещи и исчез.

Монгол стоял на крыльце дома, глядя, как туман захлёстывает околицу села, проникает меж реек забора, съедает весь забор, идёт дальше, дальше. Скоро рассвет, а значит, нужно поднимать группу и идти вглубь Зоны за сыном. Отряд спасения собрался сам собой. Четверо сталкеров: Спрут, Шприц, Медведь и Лич, не сговариваясь, решили помочь Хусаинову. Вчера вечером он видел их впервые, но был уверен, что ребята – соль земли и обязательно помогут.

Кутаясь в прорезиненный плащ, из дома вышел Поляк.

– Ты хоть поспал? – спросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Успокоительного вчера вкатили.

Поляк понимающе кивнул:

– Это хорошо, а то с непривычки всякое могло быть.

Хусаинов не стал рассказывать про своё армейское прошлое, где опыта набрался на десятерых. Он вообще не любил лишних бесед и задушевных исповедей.

– Что твоему другу передать?

Монгол с минуту помедлил, поднялся с крыльца, разминая затекшие ноги. Принялся суетливо шарить по карманам, что совершенно не вязалось с образом хладнокровного вояки.

– Я тут написал… адрес… Пусть найдёт в Казани мою жену и скажет, что через несколько дней найду Рамиля и верну домой. О вчерашнем ничего не говори.

Поляк принял от собеседника свёрнутый вчетверо тетрадный листок. Обнялись на прощанье.

– Я в доме рюкзак оставил с кое-какими пожитками, – словно бы между прочим, сообщил Поляк, – лекарства, компас… Тебе нужнее.

Монгол благодарно закивал:

– Через несколько дней верну, когда обратно выберемся.

Поляк лишь хмыкнул и направился по тропе навстречу туману.

– В раю разочтёмся, – бросил он, не оборачиваясь, и ушел.

Знал бы Монгол тогда, на сколько лет затянется его путь домой, каким долгим и трудным станет. Мёрзлые подземелья Немана, заливаемые дождями леса и болота – каждый уголок Зоны ждал его, и лишь сам Монгол противился неясному влечению. Боялся признать, что в Зоне вспомнил себя, прежнего. Тот, прежний Хусаинов откликался на позывной «Монгол», держал за руку умирающего товарища на взлётке в Моздоке, а после, одурев от боли потерь, вновь бросался в бой. Вчерашняя трагедия с другом сына была сродни порезу, из которого теперь сочилась кровь, капала в мутные воды безвременья, где лязгала челюстями хищная рыба под названием «Зона». Она почуяла кровь и схватила Монгола. Намертво.

Спрут показался на крыльце дома через несколько минут после Поляка. Взглянул вслед проводнику, растворяющемуся в глухой белизне, спросил:

– Уходит?

– Как видишь… – Хусаинов вновь сел на скрипучие доски крыльца.

– Мог бы и с нами рвануть.

– У него своя дорога, – вступился Монгол. – Вернётся в Надеждинск, передаст информацию для моей родни в Казань.

– Ясно… Нам-то пора уже собираться. Пойду ребят поднимать. Чем раньше выйдем, тем быстрее нагоним твоего сына.

– Я только к торговцу заскочу, и можем выдвигаться.

– Зачем к торговцу? – глаза Спрута округлились.

– Эта мразь сказала, что Ромка к нему не заходил, но он ведь заходил. Торговец солгал. Может, что-то скрывает.

– Послушай, – Спрут замялся, – торговец – он такой человек… Понимаешь, он очень влиятельный здесь. Некоторые сталкеры, живущие в лагере, – по сути, его охрана. Штифт, например. Если ты пойдешь против торговца Харитона, значит, и против них.

– Что ж поделать… – Монгол пожал плечами.

– А об оружии подумал? Начнёшь конфликтовать, и никто не продаст оружие, снарягу, еду. Поэтому стисни зубы и прими всё как есть. Таких, как Харитон, нельзя раздражать.

– Думаешь? – Монгол решительно поднялся с крыльца и быстро зашагал по росной траве к бункеру.

– Ой, бли-и-ин, – Спрут побежал следом. – Слушай, слушай… как там тебя… Монгол… Не делай этого. Стоит тебе повздорить с торговцем – и можно считать, что твой путь закончится здесь.

Хусаинов не слушал. Он шел к бункеру, спокойный с виду, но внутренне кипящий от ярости. Дверь оказалась заперта, что представлялось странным. Вчера вечером, почти ночью, она была нараспашку… Постучался. Спрут уже нагонял.

– Кто? – ахнуло за дверью, будто спросонья заворочался огромный зверь.

– Хусаинов. Монгол.

– Какой, нахрен, монгол? – застучало, зазвенело. Дверь начала приоткрываться.

Монгол не дождался. Рванул её на себя, влетел в бункер. Человек, открывший тяжелую створку, оказался вовсе не торговцем. Это был тот самый сталкер Штифт.

– Какого хрена тебе надо? – спросонья охранник Харитона ничего не понимал.

– С торговцем поговорить.

– Спит он, не до тебя…

Монгол не стал слушать – отстранил Штифта, пошел дальше, вглубь бункера.

– Э, мужик, – долетело сзади.

Хусаинов обернулся. Штифт схватил его за плечо, потянул назад, пытаясь вытолкнуть за дверь. Не тут-то было. Молниеносным движением татарин сбросил руку сталкера со своего плеча и двумя короткими ударами под дых и по шее уложил того на бетон. Спрут взвыл:

– Да что ты делаешь, олень! Ты же нам всем смертный приговор выпи…

– Замолчи! – рявкнул Монгол так яростно, что Спрут отшатнулся, – слушай меня. Я сейчас иду к торговцу, а ты караулишь этого. Он очнётся не скоро, но мало ли… Заходи в бункер и запри за собой дверь.

Выдернув из кобуры на ремне Штифта пистолет, Монгол двинулся по коридору, вниз по лестнице. Там была ещё одна дверь, уже не запертая, приоткрытая. Распахнул её, вошел в помещение, надвое разделенное решеткой. Тут вчера ждал его торговец, солгавший о встрече с Ромкой. Следующее помещение – направо. Хлипкая филёнка распахнулась, обнажая лоснящийся тишиной полумрак.

– Эй! – крикнул Монгол.

На звук кто-то заворочался в глубине комнаты, на свет выкатился заспанный, одетый в засаленный халат торговец. Чёрт возьми, он даже в Зоне носил халат и тапочки на толстых, поросших чёрным волосом ногах.

– Ты кто такой? Где Штифт? Чё вообще происходит, – обрушился на Монгола шквал полусонных вопросов.

– На какой сначала?

– Чё?

– На какой вопрос сначала отвечать?

Харитон всё ещё ничего не соображал.

– Ты кто? – тупо протянул он, растирая ладонями затёкшее лицо.

– Монгол, – рука с пистолетом взметнулась, дуло прижалось ко лбу торговца, словно пистолет целовал холодными губами лоб потенциального покойника.