– Мы решили тебе помочь после того, как увидели этого паренька… – пояснил врач.

– Как он, кстати?

– Да нормально, – Шприц раздраженно отмахнулся, – насколько нормально может быть после такого. Вот мы и пошли за тобой, чтобы твоего сына так же не пришлось обкалывать, чтобы не свихнулся от сотворённого с ним. Сталкерская солидарность. Но вписываться за тебя мы не собираемся. Понимаешь, о чем я?

– Понимаю, – Хусаинов сплюнул себе под ноги. – У вас тут своя жизнь. Я не хочу, чтобы вы её портили из-за меня. Найду сына, и мы уйдём из Зоны навсегда. У меня есть кое-какие деньжата, думаю, смогу расплатиться с Харитоном. Постараюсь потом сговориться.

– Да ты уже всё испортил, что можно было испортить, – бросил Шприц, – как ребёнок: сговориться, сговориться… Идёмте, мужики. Надо поскорее парня нагнать. Спрут, ты – головным дозором. Лич, замыкающим пойдёшь?

– Добро, – долговязый с автоматом наперевес чуть поотстал, а Спрут двинулся вперёд, через заросли.

– Иди след в след, Монгол, – скомандовал Шприц, – иначе кранты.

Хусаинов послушно двинулся за ним. Справа, страхуя новичка, шел напружиненный, бородатый детина – Медведь.

– На войне можно сговориться даже с тем, кого ты бил, – зашептал Монгол, громко и яростно. – Ведь на войне есть ты и враг. А здесь враг – Зона, значит, против Зоны мы – союзники. С остальными можем сговориться.

– Да не враг нам Зона, – пробасил Медведь. – Она, скорее, мать…

«Как мать, как мать, как мать», – заплясало эхо Зоны.

Краски смазались, деревья и кустарник поблёкли и оплыли, серыми тенями растаяли фигуры спутников. Монгол подумал было, что они влетели в аномалию, истории о которых смаковали у костра в лагере новичков. Он кинулся в сторону и больно приложился головой обо что-то твёрдое. Мир вокруг вспыхнул белым, пропало небо, земля. Хусаинов выставил перед собой руки и обнаружил, что на ладонях у него – запёкшаяся кровь, мозоли и ссадины. Когда успел?

Где-то в районе затылка родился и начал нарастать странный, болезненный гул. Окровавленные ладони прижались к ушам, Монгол закричал, но не услышал своего голоса.

В последний раз мир вокруг вздрогнул и пропал. Исчезло ощущение рассветной прохлады, дурманящие запахи трав. Вместо этого пахнуло плесенью, а через мгновение – тошнотворной сладостью мертвечины.

Хусаинова, словно пьяного, начало мотать из стороны в сторону. Он хватался за землю, но под пальцами хрустел раскрошившийся бетон и куски кафельной плитки. Потом его, оглохшего и ослепшего, долго рвало, а лицо обдавало щипучей желчью.

Знакомый голос раздался внезапно, прерывая мучения Монгола, перекрывая нестерпимый звон:

– Первые шаги по Зоне… Помнишь, что было потом?

Хусаинов попытался ответить, но изо рта вырвалась лишь ниточка тягучей слюны, повисла на губе.

– Ты отвратителен, сталкер, – продолжал монотонно вещать всё тот же голос. Словно Бродский читал свои стихи: мурлыкающе, убаюкивающе, монотонно и страшно.

– Что было у насыпи? Ты помнишь?

Хусаинов принялся мотать головой, будто желая вытрясти через уши монотонный голос, раздающийся под аккомпанемент тонкого звона.

– Тогда ты почти нагнал меня…

– Кто-о-о ты-ы-ы? – едва сумел спросить Монгол, и его снова скрутило в приступе тошноты.

– Кто я? – тон говорившего сделался насмешливым. – Разве ты не узнал мой голос, папочка?

Теперь-то узнал… И вспомнил. Воспоминания хлынули в сознание Монгола обжигающим потоком. Он вспомнил события пятилетней давности, первые шаги по Зоне, перестрелку у железнодорожной насыпи. Вспомнил все последующие месяцы тяжких поисков сына, знакомство со Спамом, военного сталкера Журавлёва, мутанта-каннибала Максима Зверева, секту «Ветер». Вспомнил, как они втроём попались в ловушку мутанта, как псионик пытался влезть в его мозг, воскрешая в памяти сталкера самые болезненные воспоминания. Но ему не удалось!

– Ты не мой сы-ы-ын!.. – яростно зашипел Монгол и приподнялся с бетонного пола.

Теперь он отчётливо видел подвал, тускло освещённый люминесцентными лампами и зеленоватыми сполохами угнездившейся в углу аномалии. У противоположной стены сидел, опустив голову, сталкер Спам, верный друг и соратник, а рядом – военсталкер Александр Журавлёв, Жура. Бедолага выглядел абсолютно счастливым. На его тонких, совсем мальчишеских губах играла счастливая улыбка, под прикрытыми веками часто-часто двигались глазные яблоки.

– Я всё помню, тварь… – чувствуя в себе силы сопротивляться, прохрипел сталкер и поднял взгляд на мутанта.

Псионик стоял посреди подвала, почти неразличимый в полутьме. Мерцающие по углам лампы и свет от аномалии вырывали из тьмы силуэт облачённого в сталкерский комбинезон человека, но не более того.

– Так ты разговариваешь с сыном? – оскорблено, со слезами в голосе, спросил мутант. – Разве ты не рад меня видеть, папа?

Монгола трясло от ярости. Он прекрасно знал, что его сын два года тому назад попал под воздействие аномалии и мутировал до неузнаваемости. Сейчас Рамиль под именем Моро живёт у легендарного лекаря Болотника и по развитию ничем не отличается от пятилетнего ребёнка.

– Думаешь, это не я? – словно прочтя мысли сталкера, обиженно спросил мутант. – Твоё право, ведь в последний раз ты видел меня несколько недель назад у Болотника. Но месяц – большой срок, согласись.

Мутант шагнул на свет, и Хусаинов вскрикнул. Это был его Рамиль, его Ромка. Худощавый, невысокого роста, бледный, как полотно, с вытянутыми мочками ушей и деформированным носом. Его мутировавший сын…

– Ра-миль… – только и проговорил Монгол, утонув в рыданиях.

Мутант молча подошел к нему, присел на корточки рядом, провёл шершавой, ороговевшей рукой по спутанным волосам отца.

– Я с тобой, папа, – зашептал он на ухо смятому, обессиленному человеку. – Помнишь нашу встречу у насыпи? Ты сказал, что мы справимся. Вместе. Так доверься мне…

– Чего ты хочешь?

– Правды… Открой мне свой разум, позволь узнать, что стало с артефактом, который вы трое взяли с тела Максима Зверева…

Монгол встрепенулся. Осознание происходящего обожгло его. Дёрнувшись, он скинул с себя руку мутанта, вывернулся и теперь отчётливо видел, что перед ним вовсе не сын Ромка, а уродливый псионик. Псионик, пытавшийся влезть к нему в мозг, прикинувшись сыном. Не вышло, тварь! И сталкер засмеялся сквозь слёзы. Он ничего не расскажет мутанту. Ни-ког-да!

– Скажи, где ар-р-ртефакт, сталкер-р-р! – рявкнул мутант, хватая Монгола за волосы и запрокидывая ему голову, – иначе я найду и убью твоего сына, твоего друга Женю и всех, кого ты знал!

Монгол не переставал хохотать. Ему вспомнилось, как сладко пахли травы у железнодорожной насыпи, куда пять лет назад подошла группа спасения. Жужжали пчёлы, вдалеке, над алой ссадиной рассветного востока, взмыли в небо две птицы и полетели навстречу дню.