«Амрита» из Бурятии; «Карельский бальзам», из Петрозаводска – состав: «Брусничный лист, плоды черемухи, гриб чага…»; «Кедровый бальзам» из Томска – «мед, плоды шиповника, девясил, имбирь…»; «Егерьская», «Охотничья» – сорокапятиградусная, «Зубровка». Все эти крепкие настойки ныне нигде уже, увы, в нашей стране не выпускаются…

Этот ряд можно было бы продолжить, но не стоит, думаю, этого делать. Ибо я уже не всегда точно помню, кто какие напитки нам сюда привозил и с кем мы их потом распивали. Но зато я помню, что никто никогда не напивался на наших застольях и вино лишь веселило присутствующих, а не делало их глупее или агрессивнее. Да и собраны все эти бутылки за весьма продолжительный промежуток времени. Почти за восемнадцать лет. Так что пусть у тебя, дорогой мой гипотетический читатель, не создается впечатление, что на даче мы только тем и занимаемся, что ежедневно устраиваем пирушки. Нет, они у нас не так уж часты.

Но продолжу.

А вот эту двухлитровую бутыль чилийского вина, точно помню, привез нам из Москвы певец – бас из Большого театра столицы. На спектакль с его участием мы потом ходили с Наташей, приехав по каким-то делам на несколько дней в Москву, по выданным нам им заранее контрамаркам в Большой театр, где он в опере Римского-Корсакова «Снегурочка» исполнял партию, кажется, царя Берендея. А к нам сюда, в Сибирь, тоже почти Берендеево царство, приезжал в отпуск к своей дальней родственнице Наталье Залуми и ее мужу Василию Васильевичу Смирнову – ихтиологу, которые так же, как и Наташа, были научными сотрудниками Лимнологического института. Они и попросили Наташу разрешить им всем погостить у нас на даче несколько дней…

А каких вкуснейших огромных хариусов в эти дни, вечерами, к ужину, на углях, в золотистой корочке, готовил Василий Васильевич недалеко от нашей бани, где у нас располагается кострище. И какой от них исходил волнующий и приятный запах, наверное, способный пробудить зверский аппетит даже у покойника, не то что у обычного человека, хотя бы отнюдь и не чревоугодника. Впрочем, не предаться чревоугодию при наличии умело приготовленной вкуснейшей рыбы было просто невозможно. Да еще и с хорошим белым чилийским вином…

И надо сознаться, что в те дни, когда Василий Васильевич и его жена Наталья (в девичестве Залуми) со своим московским гостем гостили у нас, это был самый настоящий праздник живота!..

Почти в самом конце полки стоит недавно водруженная туда бутылка из-под крымского вина «Саперави». Ее подарил мне мой сосед по городскому дому Андрей за мою книгу «Забытые запахи лета», нынешним летом побывавший с семьей в порту Байкал.

Бутылку эту, с очень хорошим вином, мы распили потом с сыном и невесткой за ужином (жареная картошка с грибами, собранными прямо на нашем участке, котлеты) накануне их отъезда. То есть получается только вчера. А кажется, что прошло уже так много дней, будто даже само всевластное время неимоверно замедлило свой ход, отчего минуты превратились в часы…

Да, расставание с любимыми людьми – это всегда, увы, совсем не праздник…

«Праздник закончился», – с грустью подумал я, вспомнив при этом очень нравящееся мне стихотворение – балладу Александра Кочеткова: «С любимыми не расставайтесь», написанную в 1932 году. Уже так давно.

Стихотворение это я знаю наизусть. Мысленно я и пробормотал его первую и последнюю строфы:

Как больно, милая, как странно!

Сродняясь в земле, сплетясь ветвями,

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них.

И каждый раз навек прощайтесь,

Когда уходите на миг!

И, вспомнив все досадные мелочи – ребячьи капризы и порою, казалось, беспричинные их слезы, и прочие шалости, я вдруг подумал, какие это все, в сущности, были пустяки, на которые и обращать внимание не следовало бы. А пребывание их всех здесь, на даче, было, несомненно, настоящим праздником! И, пожалуй, во всяком случае, для меня это был лучший месяц нынешнего лета 2018 года. И даже, может быть, это было лучшее лето последних лет. Ибо когда еще мы сможем снова собраться, вот так, все вместе? А мне всю жизнь именно того и хотелось, чтобы у нас было некое родовое гнездо, куда бы с охотой съезжались самые близкие люди…

«Да, прав был Экзюпери, утверждая, что человеку дана единственная роскошь – роскошь человеческого общения. И вот эта роскошь общения с дорогими тебе, близкими людьми закончилась. И даже рыжего котишку Карасика увезли. А так бы хоть какая-то живая душа была рядом …»

Честно говоря, давненько я уже не испытывал такого гнетущего состояния тоски и одиночества. Такого не бывало со мной, помнится, даже посреди необъятной тайги, зимой, в сгущающихся сумерках на излете короткого зимнего дня, когда ты еще не вышел к зимовью…

И даже моя и Димина записка, на разных сторонах листка (я для чего-то сохранил ее, положив на письменный стол, у окна с видом на Байкал, вместе с другими бумагами в доме), показалась мне теперь чем-то значительным, полным затаенного, нераскрытого до конца смысла. Ведь в ней были запечатлены минувшие мгновенья бытия.

А в связи с этой запиской вспомнилось, по какому поводу она была написана.

В один из дней, уже под вечер, часов в семь, прямо на паласе на просторной веранде у круглого стола сон свалил Сашуню. Он прямо-таки рухнул на пол. И ребята (Дима и Света), чтобы он не разоспался («А то потом ночью не будет спать и нам никому спать не даст», – сказала Света), дав ему полчасика поспать, как поверженному на поле брани герою с раскинутыми в стороны руками, аккуратно умыли его потом прохладной водой – этим самым разбудив. После чего, чтобы он опять не разоспался и не начал капризничать от недосыпа, отправились с ним и Костюшкой в магазин за тортиком, чтобы потом, часов в восемь вечера, попить всем вместе чая.

Ребятишек родители посадили себе на загривки. И этаким верблюжьим караваном отправились вниз…

Уже стемнело, и восемь часов миновало, а их все не было…

«Видно, после магазина пошли, как обычно, к Байкалу покидать в воду камешки», – что очень нравилось ребятне, решил я, чувствуя, что тоже уже засыпаю. Поскольку день у меня выдался нелегкий. Я после обеда вкапывал столбы для ограды. А при каменистом грунте здесь, на горе, эта работа очень тяжела.

Включил уличную лампу над входной дверью на закрытую