Узкий гребень ярданга курился песком и сеялся пылью.

Бака, весь в тревогах и страхах, съехал последним.

Краулер Хуана катился перед ним, как вдруг ярданг будто ожил – гребень его поплыл, кренясь, и обрушился, погребая танкетку под собой.

– Mierda! – возопил Висенте, тормозя.

Соскочив с танкетки, он бросился на выручку.

Хорошо еще ветер тут дул слабее, сдерживаемый ярдангом.

Руками отбрасывая песок, Бака вскоре нащупал дугу краулера.

Меските, пыхтевший рядом, крикнул:

– Я добрался до скафандра!

– Копай, копай!

Спотыкаясь, подбежал Боб, упал на колени и стал ожесточенно рыть песок.

Меските Джон неожиданно застыл и медленно выпрямился.

– Кончай, ребята… – сказал он сдавленным голосом. – Хуана закапывать впору…

– Что-о?!

– Его каменюкой шарахнуло по шлему, там, в песке, глыба была…

– Шлем лопнул?

– Шлем целый, а вот шея…

– Mierda… – застонал Бака. Помолчав минуту, он сказал с ноткой усталого безразличия. – Поехали отсюда…

Двумя часами позже Висенте понял, что они промахнулись мимо того кратера, где гробанулись ТМК, и удаляются в пустыню.

Трое живых, растерявших своих павших, прислонились к вздрагивавшему борту марсохода.

Бака откинул голову, и шлем глухо клацнул.

Закрыв глаза, лишь бы не видеть этой кружащейся мути, Висенте думал о близком конце.

Никто им тут не поможет, никто не спасет.

Русских позвать?

Ага, чтобы доставить им удовольствие?

Слава богу, скажут, эти придурки сами себя истребили!

Все верно, дурачье и есть.

Почему-то вспомнилась жаркая Аризона, окраина Финикса, где он родился, где пошел в школу.

Бака вздохнул.

Там тоже пустыня вокруг, и много красного колеру.

Скалы выпирают из осыпей, словно продрали земную кору и высунулись.

А среди красных, кирпичных, ржавых утесов и гряд зеленеет можжевельник и серебрится полынь.

Вот только небо голубое.

И воздух хороший…

Травой пахнет увядшей, шалфеем…

Бывало, разожжешь костер, да подбросишь в него креозотовых веточек… Хорошо!

Даже оленины не нужно, чтобы счастье испытать и умиротворенность, достаточно пары сосисок.

И кофейника, булькающего на углях…

А ночь – синее синего, койот жалобно подвывает, словно подачку выпрашивает…

Конь скромно хрумкает в сторонке…

Ну ладно, ладно, один только раз он на лошади прокатился, а так – на мотоцикле.

Все равно хорошо…

– Висенте…

Бака медленно раскрыл глаза.

Рыжая пыль бешено кружила перед ним, затмевая весь видимый мир, терлась с жутким шорохом.

Марсоход вздрагивал, толкаясь в спину, а ветер выл и выл, долбясь в наушники: «Уа-у-у!»

– Слушаю, – выговорил Висенте.

– Что делать будем?

Бака пожал плечами, что в полужестком скафандре получалось не очень.

– Ждать, чего ж еще?

Ждать… – повторил он про себя. Вот только чего? Спасения?

Или дурацкой гибели?

– Полезли в кузов, там теплее. А то так аккумуляторы скоро посадим…

Космопехи оживились и по одному стали протискиваться в шлюз-тамбур «Конестога».

Грузо-пассажирское отделение марсохода тоже было герметичным и соединялось с кабиной люком-перемычкой.

Только место водителя прикрывал полусферический прозрачный колпак, а в кузове лишь четыре маленьких круглых иллюминатора.

Вот и хорошо, а то от этой сухой метели тошнит уже…

Космопехи сняли шлемы, неуважительно зовомые «горшками», и переглянулись.

Простые парни со Среднего Запада, из Техаса или откуда-то из Бруклина, они не блистали умом, не могли похвалиться дипломами, но понять, что подступил предел, не являлось трудным делом.

Висенте хотел было сказать, что им повезло – погибшие друзья будто поделились с ними своей долей энергии и кислорода, – но не стал.

Какое уж тут везенье!

Да и тревожить мертвых не стоит, и без того тянет осенить себя крестным знамением…

– Русские говорят, – хрипло сказал Волосатик, заглядывая в пассажирское отделение, – «Меньше народу – больше кислороду!»

Баку передернуло.

Меските покосился лишь на водителя и то ли усмехнулся криво, то ли поморщился.

– Передай на базу наши координаты, – холодно сказал Висенте водиле. – Скажи, если они там не пошевелятся, мы тут сдохнем. Или задохнемся, или замерзнем. Одно из двух… Что сидишь?

– Связи нет, – ответил водитель, ежась.

– Что-о?!

– «Ареосат» не отвечает…

Космопехи переглянулись, и Баке почудилось, что он увидел, как в глазах у Меските погас упрямый огонек надежды…

…На следующий день буря улеглась.

Ветер стих, и только рыжая дымка все еще висела в воздухе, добавляя ясному небу рыжины.

Никаких привычных следов отбушевавшей стихии не замечалось – ни сорванных крыш, ни поваленных деревьев.

Этого добра на Марсе не водилось.

Просто кучи песка поменялись местами, вот и все.

Там, где раньше чернела яма, ныне лежал нанос, а рядом, на ровном месте, ветер вырыл борозду.

Воронин с опаской покинул «берлогу».

Два раза у них отказывал РИТЭГ, и Ашот шепотом ругался по-армянски, подтягивая контакты и меняя предохранитель.

Парочка фильтров цэ-о-два оказалась с брачком, уровень углекислого газа вырос за ночь, и их разбудили звоночки СЖО, требующей немедленно, сию минуту, произвести ремонт.

– Ну, что там? – послышался голос Подоляна.

– Ты не поверишь, – улыбнулся Николай, – мы на Марсе! Краулер совсем занесло…

Воронин потянул за тросик, и тот показался из-под песка, надраенный и блестящий.

– Нашел?

– Да нашел… Тащи что-нибудь вроде лопаты, будем откапывать.

– Чтобы ты понимал – я набиваю воздухом баллоны в дорогу. Сам копай.

– Чучело.

В поисках подходящего обломка Николай обошел жилую гондолу и замер.

В двух метрах от разбитого «Либерти», на самом краю кратера, стоял накренившийся марсоход «Конестога».