– тем самым столом, за которым проходили небольшие советы его ближайшего окружения. Сегодня Император не носил своих регалий, облачённый в простую светлую тунику. Его белые волосы были собраны сзади, не прихваченные даже привычной диадемой со змеедемоном. Царевне стало немного неловко, что она надела свою – как, в общем-то, и было положено на аудиенции. Эта неловкость истаяла сразу же, как только отец посмотрел на неё и улыбнулся с такой искренней радостью, что на сердце стало светлее. Говорили, что в присутствии Владыки Обеих Земель солнце сияло ярче, но сейчас дело было не только в этом. Секенэф действительно желал видеть её.

Анирет глубоко поклонилась, и Нэбмераи за её плечом повторил этот жест.

– Подойди, дочь, – подозвал Владыка, указывая на кресло рядом с ним. Посмотрев на Таэху, он добавил доброжелательно: – Ты будешь нужен мне позже, Нэбмераи. А пока, я полагаю, Живые Клинки сумеют защитить нас обоих.

Во взгляде супруга Анирет различила тень удивления – не потому, что его отослали, а потому, что Император собирался о чём-то говорить с ним лично. Украдкой она ободряюще кивнула Нэбмераи, прежде чем занять место рядом с отцом.

Когда Таэху покинул покои, Секенэф накрыл её руку тёплой ладонью.

– Нам многое предстоит сделать, моя дорогая. И потому я решил, что ты останешься подле меня – Хенму подождёт.

Анирет не удивилась, что отец решил изменить её обучение – дядя уже предупредил её.

– Это будет мне в радость, – ответила девушка, чуть сжав его руку в ответ.

Но не успела она задать вопрос, который так долго готовила, как Император подвинул к ней свиток и заговорщически улыбнулся. В этот момент он очень напоминал Хатепера. А что бы ни скрывалось в этом свитке, это определённо приносило Секенэфу радость.

– Мой подарок тебе.

– Благодарю, отец.

Он мягко рассмеялся. Царевна и забыла, как звучал его смех!

– Ты ведь даже не знаешь, что там! Прежде посмотри.

Анирет послушно развернула свиток, пробежала взглядом по строкам… и едва не лишилась дара речи. Перед ней лежал личный указ Владыки Обеих Земель о восстановлении храма Хатши Эмхет Справедливой именем её, царевны Анирет. И ниже, под его печатью, оставалось место для печати уже её.

Она подняла взгляд на отца, увидела в его глазах, светившихся радостью: конечно же он знал, как много это значит для неё. И потому устроил всё даже раньше, чем она пришла с официальным прошением.

Чувства оказались сильнее её, сильнее выученного этикета. Анирет крепко обняла Владыку, шепча слова благодарности. Секенэф обнял её в ответ, удержал в кольце своих рук даже дольше, чем занял её смелый порыв. Её буквально окатило далёким, ещё детским чувством, когда она была уверена, что нужна своим родителям, и не сомневалась в том, что одарена их любовью, а не только долгом. Впрочем, с отцом теперь это было действительно так.

– Поставь свою печать, и завтра же этот указ вступит в силу, – тепло проговорил Император. – То немногое, что я могу и должен сделать для тебя.

– Немногое? – повторила Анирет, качая головой, прижимая свиток к груди. – Я не знаю, что может быть дороже, чем этот дар.

– Я знаю, – серьёзно кивнул Секенэф. – Но об этом мы поговорим ближе к ночи. Будь готова к небольшому путешествию.

– О…

– Со мной, – он улыбнулся, но его взгляд потемнел от некой неясной ей печали. – Я не смогу дать тебе всё, чего лишал тебя эти годы. Но хотя бы постараюсь передать тебе то, что твоё по праву. Как и обещал.

Говорил он, конечно же, не только о храме Хатши.

Когда Анирет поставила свою печать под печатью отца, и с приятными формальностями было покончено – ей до сих пор не верилось! – Секенэф попросил её рассказать о путешествии, об острове Хенму. Царевна была уверена, что дядя и так рассказывал Императору про её обучение, да и осведомители отца не дремали. Но в какой-то миг она поняла, что ему просто приятно выслушать её, получить её впечатления из первых рук. И она ценила это, тем более учитывая последнюю просьбу Хатепера.

«Не так уж многое напоминает ему о том, что значит быть живым… а тебе это под силу. Пригляди за нашим Владыкой, звёздочка…»

Анирет не помнила, когда ещё они говорили так долго. Были минуты безмолвного понимания, молчаливой поддержки, но как мало, в самом деле, было в их жизни таких вот простых бесед – о делах, о семье. Прежде она даже не думала, что Владыке это может быть нужно.

В ходе беседы они, конечно, коснулись и Ренэфа. Отца обрадовало, что их с братом отношения потеплели. И теперь Анирет увидела то, чего прежде не было: Секенэф говорил и о ней, и о Ренэфе с тихой гордостью, которую боязно было спугнуть.

– Брату будет неприятно, что торжество прошло без него, – заметила царевна. – Несмотря даже на то, что дядя написал ему. Он ведь должен был быть здесь, как и я.

– Это путешествие нужно твоему брату, Анирет. Ты даже не представляешь, насколько нужно… А эти вести, напротив, успокоят его сердце, – возразил Император, задумчиво глядя перед собой. Он словно видел тот день, о котором рассказывал ей – день, когда Ренэф предстал перед ним после возвращения из Лебайи. – Я знаю, о чём говорю. Я видел это в нём. Знаешь, ведь Тхатимес Завоеватель тоже не хотел быть Императором. Он хотел быть клинком Таур-Дуат. И стал им. Наша земля редко видела его, и многое творилось за его спиной такого, чего сам он не желал… И хотя после другие мечтали быть похожими на него, сам он видел всё иначе, чем его окружение. Наш Ренэф… Я вижу, что в его руках сойдётся множество судеб, множество нитей нашего общего будущего. Я вижу сияние его грядущего величия – если он только позволит себе быть тем, кем является по сути. Как и ты, – Секенэф вздохнул. – Что бы вы ни думали обо мне… я всегда желал, чтобы ваша жизнь не была только исполнением долга. Я прекрасно знаю, что забрал у вас всех. Посмотрим, будет ли того, что я отдам взамен, достаточно… – он словно осёк себя, не стал объяснять – только закончил: – Я направил Ренэфу личное послание.

Этот жест Анирет не могла не оценить. Личные письма, личные обращения – это было роскошью в их жизни. И Ренэф, боровшийся за крупицы внимания Владыки с детства, конечно же, оценит тоже.

– Лебайя сильно изменила его, это очевидно, – проговорила она, вспоминая, как праздновала с братом Разлив, как удивлялась этой