ветру, кутается в воротник гражданского пальто, чёрного с красными цветами. А вот Ру говорил, что ей красный не идёт. Мне, вообще, похрен, но сейчас эта мысль почему-то вызывает злорадство. Хотя с какой стати я виню Лану? Сам виноват, во всём. Ру не отговорил, за мальчишкой не уследил. Но всегда проще обвинить другого.

К тому моменту, как мы встречаемся посреди серого бетонного поля, злость утихает, оставляя лишь равнодушие. Молча протягиваю ядовито-оранжевый шар регистратора.

Берёт. Кивает. Спрашивает:

– Что насчёт ребёнка?

– Поможешь с документами? А я найду, куда его пристроить.

Смотрит в сторону корабля. Долго.

– Он не разговаривает?

– Нет.

– И ты тоже болтать не планируешь?

– Чтобы его сунули на опыты? Нет, не планирую.

Она кивает.

– Ладно. Что напишем в свидетельстве о рождении?

– Ну… – подвисаю. Чёрт, я и не подумал о деталях. – Напиши, что я отец. Значит, будет Экхард Блэйк. Три года.

– Ты уже и имя выбрал? – Лана усмехается, подняв бровь. – Хорошо, завтра пришлю. Может, получится пособие выбить, но не обещаю.

Разговор, очевидно, окончен, Лана отступает, смотрит на шар в своих руках – его яркий цвет контрастирует с чернотой её кожаных перчаток, – но я всё же окликаю:

– Генерал Смит.

Поворачивается.

– Я скажу один раз. Не подходи к нему больше. Узнаю – не быть тебе флагманом.

Она кивает спокойно – не насмешливо, не снисходительно. Знает, что я и правда могу. Мы ведь не только трахались, но и разговаривали, много лет как. Должно быть, сейчас она об этом жалеет. Однако держит фасон.

Возвращаюсь к кораблю, где техник аккуратно выгружает каталку Эйруина. Помогаю.

Из глубин корабля появляется флагман. Лицо уже вновь непроницаемое, взгляд равнодушный – ни следа того увлечённого пилота, которым он был в кабине. Спрыгнув на поле, останавливается рядом со мной, следит за действиями техника. Тот уходит обратно и возвращается с коконом коричневого покрывала. Перекладывает спящего пацана мне на руки. Достаёт из кармана и протягивает пару зелёных упаковок: шприцы с голубоватым раствором внутри.

– Спасибо, – я сую успокоительное в карман штанов.

Как говорится, эта ситуация с очень своеобразной «заботой» от военных выглядела бы смешно, если бы не была такой криминальной по сути: трое мужиков похитили мальчишку и держат на уколах. Пиздец. С другой стороны, что бы я сейчас делал с рыдающим дитём? Как бы объяснил происходящее полиции – а любого полицейского заинтересует, куда это военный, ещё и мутант, тащит орущего и вырывающегося ребёнка?

Тем временем техник хоть больше не улыбается, однако звучит эмоционально:

– Спасибо за разминку, майор. Не каждый день по таким достопримечательностям летаем.

Флагман смотрит на него, и техник запинается, между бровей проступает морщина, взгляд холодеет, как и у командира. Я, понятно, тоже о работе не болтаю на каждом углу, но полная секретность – вариант так себе. Давит на мозги, легко можно параноиком стать, да не слегка, а на всю голову. Неудивительно, что такие, как я слышал, в основном живут лишь работой – ни жены, ни друзей вне круга сослуживцев.

Мы все обмениваемся кивками на прощание, и они направляются к зданию транспортной базы впереди. Посмотрев вслед двум тёмным фигурам, которые становятся всё более смутными в облаке тумана и мелкого снега, топаю направо, к выходу с поля. Ну чисто отец-одиночка и беженец в одном лице: в левой руке – свёрток с мальцом, в правой – каталка с Эйруином.

Вызываю скорую.

На лицо Ру то и дело опускаются мелкие крупинки снега, такие же белые, как его кожа, и сразу тают, блеском влаги подчёркивая синюшные пятна тут и там, черноту вокруг глаз и кирпичные дорожки запёкшейся крови – я побоялся сильно их оттирать.

А я внутри такой же замороженный, как снаружи. Ничего не чувствую, лишь делаю необходимое.

Приехавшие медики оперативно закатывают каталку к себе. Фельдшер – крепкая дамочка с короткими светлыми кудряшками, выбивающимися из-под чёрной шапки, – подступает с дежурными вопросами. Однако я, назвав данные Эрика Смита, на том и заканчиваю. Мол, ничего не знаю, его нашли сотрудники транспортной базы, мы ещё будем разбираться, что конкретно произошло. Она, конечно, косится на свёрток из покрывала. Типа, я приехал разбираться в столь необычной ситуации один, в куртке не по размеру, ещё и с ребёнком на руках? Однако молчит. Умная женщина, не лезет в чужие проблемы. Нужно брать с неё пример.

Машина отъезжает. А я остаюсь один на один со спящим мальчишкой. Техник вытер его от грязи и обработал шишку на лбу, так что выглядит гораздо лучше, чем было на Альфе. Но что мне с ним делать?

Предлагать пацана родителям стрёмно. То Эйруин им Розамунду подсунул, теперь я с Экхардом. Скажут, что мы этих сирот штампуем. С другой стороны, они ведь хотели внуков – ну так и вот, принимайте. Как можем, так и обеспечиваем.

Других вариантов пристроить ребёнка я всё равно не вижу. Это ж не бездомный котёнок, я не могу нести его в часть, Главный умом тронется. Или к себе – заслышав детский плач из квартиры двух мутантов, соседи решат, что это мы обед притащили.

Набираю номер. Мама. Стараясь не сказать лишнего, то есть вообще ничего, сообщаю, что у меня есть ребёнок – да, прямо сейчас, на руках, – и я не знаю, что с ним делать. Звучит бессвязно. Ещё и предательски запинаюсь на вопросе «У него нет родителей?».

Когда я окончательно замолкаю после «Почему ты не можешь отвезти его в полицию?», мама всё же говорит, чтобы я приезжал. Фух.

22.

Как и год назад, Эйруина определили не в нашу стандартную больницу, а в районную, госпиталь святой Лауры. Изначально это была религиозная контора, которая среди первых начала оказывать медицинскую помощь мутантам, а потому у них накопился опыт в этой области. В самом деле, ноги ему ведь восстановили, надеюсь, и в этот раз помогут.

Подумать только, это было лишь чуть больше года назад. В том году он чуть не умер, теперь в этом… Прям традиция.

Ру даже к врачу попал тому же самому, доктору Норнбергу. То есть доктор об этом сказал, я-то не в курсе таких тонкостей. Сначала показалось, что этот серьёзный господин с идеально-ровным нагеленным пробором не станет даже разговаривать со мной – мол, вы кто такой, идите нахуй. Но, как оказалось, судить по внешности я погорячился: Норнберг не стал брюзжать, какого хера я отвлекаю его от работы и, вообще, имею ли законные основания интересоваться здоровьем господина