курляндский и семигальский престолы герцога (после смерти Фердинанда) и последующем сохранении или упразднении в данном регионе «древних» прав и автономий. Для российской дипломатии так называемое «Курляндское дело» особенно актуализировалось после смерти Петра I[571].

Начиная с 1726 г., вокруг Курляндии развернулась ожесточенная борьба, в которой российская монархия стремилась сохранить и упрочить влияние в Прибалтике, а также не дать Речи Посполитой включить Курляндию и Семигалию в состав своей территории, уничтожив таким образом их автономию. Претензии на курляндский престол в подобной ситуации выдвинул А. Д. Меншиков, чьи опрометчивые действия и силовой нажим на курляндцев привели лишь к усугублению курляндского кризиса. На курляндском сеймике герцогом был избран незаконнорожденный сын польского короля Августа II Мориц Саксонский. Выбор этот ни Речь Посполитая (на Гродненском сейме), ни Россия не поддержали. 30 декабря 1726 г. А. М. Девиер получил инструкцию с указаниями тайным образом (официальным поводом приезда в Курляндию являлась закупка товаров для государыни) отправиться в Митаву, повлиять на политический выбор курляндцев после Гродненского сейма и противодействовать повторному избранию на герцогство Морица Саксонского. По мере анализа реляций, отправленных А. М. Девиером Екатерине I, и писем кабинет-секретарю А. В. Макарову прослеживается работа генерал-полицеймейстера с двумя группами курляндских депутатов, призванных собраться на сеймик в феврале 1727 г.: с пропольской «партией», выступавшей за присоединение Курляндии к Польше, и с пророссийской «партией», видевшей в России защиту от притязаний поляков.

Хотя пророссийская группировка в Курляндии была достаточно многочисленна, А. М. Девиер испытывал трудности в переговорах с ними. Депутаты занимали двойственную позицию[572]. Для них ни усиление России, ни усиление Речи Посполитой в Курляндии было нежелательно, они стремились сохранить свою автономию и «древнее» право избирать герцога. Соответственно, обращаясь за помощью к России и предпочитая ее из «двух зол», «дружественные» курляндцы стремились противодействовать настойчивым попыткам Речи Посполитой присоединить герцогство к своей территории без каких-либо автономных прав. В этом контексте в качестве отдельной задачи для А. М. Девиера рассматривался диалог с Морицем Саксонским, который продолжал пользоваться популярностью среди курляндского общества, да и сам желал подтвердить избрание на герцогский престол после Гродненского сейма, в том числе через пособничество России[573]. Поддерживающих кандидатуру Морица среди курляндцев было достаточно много. Генерал-полицеймейстер, помимо этого, должен был связаться с представителями пропольской «партии» и выстроить с ними диалог. Однако в январе 1727 г. часть влиятельных депутатов находилась не в Митаве, а в своих поместьях, и планировала прибыть в курляндскую столицу только к началу сеймика[574]. Доверенных людей, способных отправиться к ним и провести тайные переговоры, А. М. Девиер в Курляндии не имел.

Оценивая деятельность А. М. Девиера в Митаве стоит учитывать, что исполнение дипломатических миссий было не свойственно генерал-полицеймейстеру. Антон Мануилович активно участвовал в жизни царского двора, присутствовал на официальных церемониях, происходивших в столице. Надо полагать, он имел возможность наблюдать за ходом переговоров с иностранными делегатами и как приближенный к персоне монарха был осведомлен об общих целях и стратегиях петровской дипломатии. Однако самостоятельно дипломатические переговоры генерал-полицеймейстер никогда не вел. Поэтому не совсем понятно, почему именно А. М. Девиеру было поручено отправиться в Курляндию накануне польского сейма и осуществить столь сложную дипломатическую комбинацию, тем более что среди членов ближнего круга императрицы Екатерины I находились более опытные и успешные дипломаты[575]. Автор специального очерка о событиях в Курляндии 1726–1727 гг. П. К. Щебальский объяснял назначение А. М. Девиера тем, что «выбор этот был основан на известной его вражде с Меньшиковым и на деятельном участии его в интриге, едва не низвергнувшей могущественного фаворита во время пребывания его в Курляндии; правительство наше этим выбором желало, может быть, показать Курляндцам, что оно не имеет теперь никакого намерения поддерживать своего прежняго кандидата»[576]. Однако сводить причины назначения А. М. Девиера исключительно к его личным отношениям с А. Д. Меншиковым было бы слишком смело.

Можно аккуратно предположить, что выбор императрицы и ее окружения основывался на расстановке политических сил при дворе и личных качествах генерал-полицеймейстера. Антон Мануилович находился на пике политического могущества и к тому же за годы государственной службы ничем не запятнал свою репутацию (что среди петровских соратников встречалось крайне редко). Дотошный и исполнительный генерал-полицеймейстер не был склонен к волюнтаризму, не был одержим какими-то значительными «грехами», будь то пьянство, тяга к наживе, злоупотребление азартными играми и т. д. и т. п. А. М. Девиер, много лет возглавлявший полицейское ведомство, умел доставать необходимые детали, вести следствие, убеждать сомневающихся. Поэтому он выглядел вполне подходящей фигурой для миссии, где не требовались способности принимать глобальные решения или выстраивать сложные дипломатические комбинации, а нужно было тщательно собирать информацию, быть стойким и предельно убедительным.

Стоит отметить, что методы, использованные А. М. Девиером в Курляндии, единодушно признаются исследователями необычными для дипломатии и в какой-то степени «полицейскими». Например, прибыв в Митаву в дом П. М. Бестужева-Рюмина, генерал-полицеймейстер приказал ему собрать всех курляндцев, которые считались приверженцами пророссийской позиции, и вывести на разговор о политике. Сам же А. М. Девиер спрятался в соседней комнате, внимательно прислушивался ко всему, что говорилось за стенкой, и вышел к собравшимся после того, как уверился в их лояльности российскому престолу[577]. Примечательно, что данный способ получения информации больше походил на следственный допрос, нежели на переговоры со сторонниками. Столь же нехарактерным для дипломатической традиции выглядело поведение генерал-полицеймейстера во время тайных встреч с Морицем Саксонским, который не оставлял попыток заручиться поддержкой Екатерины и стать курляндским герцогом. Мориц предложил ему десять тысяч экю в обмен на то, что тот будет способствовать заключению его брака с вдовствующей Анной Иоанновной. Подобный, вполне обычный для дипломатии того времени поступок возмутил А. М. Девиера. В ответе Морицу он писал: «…это странное предложение, равно как и тому подобныя искушения, предполагающия подлыя и низкия чувства в том, к кому они относятся, оскорбительны для честного человека»[578].

Дипломатическая миссия А. М. Девиера не имела никаких значительных последствий и, скорее всего, изначально не могла иметь. Внешнеполитические интересы России, опасавшейся усиления Польши в Курляндии, а также активное вмешательство Речи Посполитой, стремившейся ограничить автономию Курляндии и Семигалии, и лично польского короля Августа II, способствовавшего избранию на курляндский и семигальский престолы своего незаконнорожденного сына Морица Саксонского, привели к тому, что вопрос о влиянии в Курляндии сводился к нехитрой комбинации: кто быстрее – Польша или Россия – с помощью силовых методов обеспечит поддержку лояльным политическим силам[579] и пообещает местным группировкам бо́льшие политическими преференции. Поэтому, когда 21 февраля 1727 г. в Митаве закончился курляндский сеймик, А. М.