98 на Принс-стрит. Находясь в специальном помещении в Чарльзтауне, в пяти милях от мафиозного логова, агенты приложили титанические усилия, чтобы расшифровать исковерканные обрывки ежедневных бесед пятерых братьев Анджуло и их подручных. Особенно трудно приходилось, когда все они высказывались разом – на фоне надежно маскирующего их разговоры, круглосуточно работающего на полную мощь радио.

Некоторые, например Джон Моррис, так и не научились «выцеплять» нужные сведения из этой какофонии. Джон Коннолли даже не пытался, явно отлынивая от скучной прослушки бандитских разговоров, оправдываясь тем, что он больше нужен на улицах. Но остальные агенты мужественно боролись со сводящим с ума криминальным жаргоном Принс-стрит, состоявшим из отрывистых отдельных слов, полунамеков, щедрых вкраплений итальянского просторечия, откровенной брани и молниеносной смены темы разговора. Больше всех отличался Дженнаро. Он орал на собеседников громче всех, так что его хорошо было слышно даже в «испорченном» радиотрансляцией эфире, к тому же, в отличие от остальных, он умел рассуждать спокойно и убедительно. Дженнаро был самовлюблен, малоэмоционален, тверд в суждениях – и всегда можно было с достаточной уверенностью понять, о чем он говорит. В его сообщениях невозможно было ошибиться. Например, так он говорил про нескольких «шестерок», арестованных после рейда по игорным домам: «Похоже, один из этих недоносков обосрался. Думаю, пора вальнуть придурка – и дело с концом. Найдем себе другого».

Обычно прослушка дома на Принс-стрит не давала ценной информации, пока в офис к четырем часам не заявлялся Джерри – прямо из своего особняка на побережье в Наханте[72], к северу от Бостона. Анджуло парковал свой серебристо-красный «Пейсер»[73] или нежно-голубой «Кадиллак», входил в кабинет, и общее настроение немедленно менялось. Никаких прелюдий: еще будучи в дверях, Анджуло на ходу резким, лающим голосом начинал бросать отрывистые реплики о еде, азартных играх, деньгах и убийствах. Он управлял своими подельниками с высокомерной брезгливостью судьи, который слишком долго сидел в своем кресле. В семь тридцать вечера он делал перерыв на ужин, который обычно готовил Майки, младший из братьев Анджуло. Еще один, дополнительный перерыв был посвящен телесериалу о диких животных[74]. Анджуло никогда не пропускал ни одной серии и любил сопровождать просмотр оживленными комментариями, особенно его восхищали красота и сила рептилий.

Успешно отбившись от обвинений в преступном сговоре на долгих судебных процессах еще в 1960-е, Анджуло опасался той власти, которая может находиться в руках правоохранительных органов. И в своих опасениях он был довольно прозорлив: «жучки» ФБР зафиксировали его рассерженный возглас: «Они ведь могут применить ко мне РИКО!» Но никто в комнате не знал, о чем он говорит. Анджуло вслух беспокоился о том, что его так долго действовавшая криминальная организация спокойно может загреметь за решетку по обвинению в вымогательстве. Он один видел опасность.

С годами Анджуло привык считать себя невероятно проницательным, и он был прав насчет опасности, которую таил в себе для него закон РИКО. Зачитывая вслух газеты своим подельникам, Дженнаро разбирал детали статей про апелляцию в Верховный суд США, поданную одним адвокатом из Массачусетса по поводу двадцатилетнего приговора, который был вынесен некоему бандиту. Он разъяснял им опасность, исходящую от федеральных прокуроров, которым достаточно было только доказать, что семейство Анджуло совершило всего два из тридцати двух определенных федеральным законодательством или законами штата преступлений за десятилетний период, чтобы выдвинуть обвинение. Он сетовал: «Если вы забацаете всего одно из этих преступлений в этом году, а в следующие десять лет – второе, они открутят вам головы».

Но Анджуло, который старшеклассником мечтал стать адвокатом по уголовному праву, находил обманчивое утешение в ошибочном убеждении, будто РИКО угрожает только тем, кто внедряется в легальный бизнес, как произошло, например, с мафией Нью-Йорка. Не обращая внимания на остальные юридические тонкости, Анджуло «отжигал» прямо под скрытыми микрофонами, улавливающими каждое его слово.

Очень скоро Анджуло допустит роковую ошибку, которая определит всю его судьбу: беседуя с Дзаннино, он неосторожно позволит себе обсуждать вероятность своего обвинения в вымогательстве. Беспорядочное перечисление его криминальных занятий послужило основой для обвинения, которое будет ему предъявлено федералами через два года.

«Наша главная сила – в том, что мы нелегалы», – сказал он тогда Дзаннино.

«Мы ростовщики», – подтвердил Дзаннино, советник «семьи».

«Ну да, ростовщики», – согласился, словно эхо, Анджуло и добавил:

«Мы гребаные букмекеры».

«Точно, букмекеры», – подтвердил Дзаннино.

«А еще мы дурь толкаем», – сказал Анджуло.

«Зато мы не лезем в легальный бизнес», – ответил Дзаннино.

«Не лезем тут, не лезем там – мы, короче, кругом в тени. Поджоги и прочая херня. Вот какими темами мы рулим», – произнес Анджуло, довольный собственными рассуждениями.

«Сутенеры, проститутки», – добавил Дзаннино, возвращая дискуссию в исходную точку.

«Значит, закон к нам не применят, – объявил Анджуло. А потом озадаченно добавил: – Ведь так?»

Дзаннино снова попытался вернуть разговор к реальности: «Да черт его знает», – хмуро пробурчал он.

Правда оказалась жестокой: «главный аргумент» мафиози в действительности оказался не таким уж главным. И в этом Анджуло пришлось согласиться с Дзаннино в тот же вечер. «Получается, закон написан как раз для таких, как мы», – сделал он неутешительный вывод.

* * *

Сидя в логове, Анджуло как-то задумался над одной незначительной на первый взгляд деталью. Стиви и Уайти не появлялись поблизости со времени своего последнего визита на Принс-стрит, когда обсуждались их денежные долги перед мафией. Анджуло был недоволен ими, не казавшими носу в его офис «уже два чертовых месяца» – как раз со времени их разведывательной «миссии» для ФБР в ноябре 1980 года. Анджуло решил, что, как и в случае со всеми нелегальными делами, отсутствие Балджера и Флемми связано с деньгами. Но все оказалось не так просто. У Стиви и Уайти не было поводов для беспокойства обо всех деньгах, которые они должны жалкому ничтожеству, сидевшему в кабинете, напичканном «жучками». Они старались держаться подальше именно потому, что кураторы предупредили их об этом. Балджер и Флемми прекрасно понимали, что в их интересах больше не иметь никаких дел с Анджуло, поскольку магнитофонная пленка записывает все без разбору. И если сами они по дурости не наговорят на нее про всякие преступления, то любые подозрения окажутся просто слухами.

С самого начала агенты делали все возможное, чтобы прикрыть Балджера и Флемми. Они старались скрыть преступную деятельность этой парочки, упоминания о которой так или иначе проскальзывали на магнитных пленках как в 1981 году, так и позднее, когда была проведена полная расшифровка всех записей для процесса над Анджуло по обвинению в вымогательстве. Под руководством Морриса в своих отчетах для штаб-квартиры агенты искажали всю оперативную информацию об игорном бизнесе Балджера, его подпольном ростовщичестве и возможном сотрудничестве с мафией с целью организации