как мучительно умирал Можан. Мне не забыть того ужаса, с которым я обнаружила пустоту на месте, где когда-то на карте был обозначен город Суассон. Так что…

— Я вас услышала.

Каенар медленно разжал руки, отпуская меня.

Но едва я попыталась открыть дверь, мгновенно захлопнул ее, прижав рукой и не позволяя потянуть створку на себя.

— Я хочу ребенка, — его слова заставили вздрогнуть. — Кем бы ты ни была, Меняющей Судьбу, как напророчили шаманки Нижнего Мира, одной из Заклинателей, или просто идиоткой, которая не понимает, куда лезет, но я хочу ребенка, Асьен. И если выяснится, что подозрения сэра Матиуша верны и ты в сговоре с магистром Ксавьеном, забеременеешь ты там же, на Весенних Учениях.

И оттолкнувшись от дверей, Каенар ушел в свою комнату.

* * *

Дрожащими руками я открыла дверь, вышла, ощущая накатывающее головокружение, и пошла вниз по винтовому коридору, как слепая обеими руками придерживаясь за перила.

Перед глазами все плыло, мне не хватало воздуха, головокружение усиливалось, спуск показался бесконечным и непреодолимым, но мои испытания на этом не закончились.

Сначала я ощутила запах алкоголя, затем с трудом разглядела светлое пятно в сумраке у окна, за которым разливалась поздняя ночь, а после услышала чудовищное:

— Они убили мою маму, Асьен… Они убили ее…

Среди этих «они» была и я…

— Мои соболезнования, ваше высочество, — прошептала, чувствуя, что сейчас окончательно лишусь сил.

— Не уходи… пожалуйста… — сколько боли было в его словах. — Побудь со мной хотя бы немного, пожалуйста…

Я не нашла в себе сил выполнить его просьбу.

— Знаешь, — словно не замечая того, что я не сдвинулась с места, продолжил Эльтериан, — там, на Осенней аллее, когда ты рыдала над трупом Гродари, я все не мог понять, как же можно так позориться, настолько не уметь сдерживать эмоции, плакать, позабыв о том, что на тебя все смотрят… А сегодня я это понял, Асьен… Сегодня я понял все… Прости меня, если сможешь.

Не смогу.

Никогда не смогу…

Смерть Армеля была чудовищной и жестокой, и даже не вернись я из прошлого, за одно это простить было бы уже невозможно.

Но опустив перила, я медленно подошла к его высочеству, понимая что просто так уйти тоже не смогу.

— Садись, — сказал Эльтериан.

Потом словно опомнившись, быстро снял камзол, постелил его на пол , и поправился:

— Вот теперь садись. Теперь не замерзнешь. Пить будешь?

— Нет, — неловко опускаясь на пол, нервно ответила принцу.

— Правильно, — он отхлебнул вино , прямо из бутылки, — алкоголь делает женщин доступными, но ты не такая. Ты совершенно не такая, как все. Ты особенная, Асьен. Совершенно особенная. И ты моя. Только моя. Ты то единственное в этом мире, что я могу назвать своим. Кстати, я захватил для тебя те медовые печенья из Нижнего мира. Ты смотрела на них, значит они тебе нравятся. Возьми хоть одно, пожалуйста.

Я не нашла в себе сил отказаться.

Осторожно взяла хрупкое и ломкое зажаренное в меду печенье, откусила крошечный кусочек , и невольно подумала о том, что Эльтериан с одного взгляда определил, что из сладостей Нижнего мира нравится мне больше всего.

— Знаешь, — он снова отхлебнул из бутылки, — мы с мамой мечтали о временах, когда сможем быть вместе. Не пару часов под присмотром стражников, не обмениваясь письмами, которые многократно вскрываются и прочитываются посторонними, а вместе. Чтобы хотя бы просто поговорить наедине, не взвешивая каждое слово десятки раз, прежде чем произнести. Не скрывая эмоций. Не чувствуя на себе чужие взгляды.

Тихая усмешка, и горькое:

— Я верил, что у нас есть будущее. Я в это верил, Асьен. И пусть моя мать не была ангелом, и я знал об этом, но кто тогда они? Те, кто никогда не позволял мне даже назвать ее мамой? Знаешь, когда я впервые смог сказать ей «мама»? Сегодня, Асьен… Сегодня… Когда она уже не могла услышать моих слов…

Сглотнув кусочек показавшегося горьким печенья, почти беззвучно спросила:

— Почему?

— Отец запретил, — горький полубезумный смешок. — Мать не хотела расставаться с титулом императрицы и мне, единственному в ее окружении, было приказано обращаться к ней не иначе как «ваше императорское величество». Слова «мама», «матушка», «мать» — были под запретом даже в письмах. Жестоко, не правда ли?

Безумно…

— Они избивали ее «Плетью грома», — голос Эльтериана стал ожесточенным. — Знаешь, что это?

— Нет… — лгать его высочеству мне было проще.

— Это кнут, что ломает кости и разрывает внутренние органы, не повреждая кожу и не оставляя внешних следов. Они пытались это скрыть, но когда я обнял матушку… У нее не осталось целых ребер, Асьен…Руки остались целы, но все прочее… Она ведь была хрупкой женщиной… Кем нужно быть, чтобы казнить ее так⁈ Кем, Асьен?

Мной и лордом Аскеа…

— Я пьян, — Эльтериан откинул голову назад, ударяясь об стену, — пьян сейчас… Но сколько бы не выпил, меня не покидает одна мысль… Точнее даже две. Первая — отец ни о чем не знал. Он тот еще лицемер, этого не отнять, но вспоминая события вчерашней ночи… этот пес из Тайного департамента сделал все, чтобы никто не мог пробиться к императору. Я ведь еще тогда заметил, что что-то было не так, определенно не так. Отца и Каенара изолировали, но и меня не выпускали… А потом появилась ты…

Печенье комом встало в горле.

— И Каенар не знал, — продолжил, ожесточаясь, его высочество. — Что бы он в итоге не говорил, но я этого ублюдка изучил хорошо — он из военного рода, весь такой благородный чистоплюй, он бы не одобрил пытки женщины. Массовые казни еще может быть, и то сомневаюсь, а вот казнь женщины, к тому же бывшей императрицы… Неееет… Тут что-то не так. Братец прикрыл Аскеа! Он его прикрыл перед отцом и всем родом моей матери!

Бутылка полетела в темноту и разбилась где-то вдали, видимо о противоположную стену.

Глава 18

— Я должен выяснить, кто стоит за Аскеа, — совершенно трезвым голосом произнес Эльтериан. — За этим псом следили и следили пристально, он не мог выяснить все имена, а мать не выдала бы ничего даже под самыми жестокими пытками. За Аскеа кто-то стоит. Кто-то слишком осведомленный. Асьен, мне пора. Тебя проводить обратно?

И он стремительно поднялся.

Он убьет лорда Аскеа!

— Да, если это не составит труда для вас…

— Не составит, — рывок, и, поставив меня на ноги, его высочество всучил мне пакет с медовым печеньем. — Я не буду страдать. Не сегодня. И