– Какой правды?

– Кто на самом деле убил Колебателя Земли? Скажи, и тысвободна.

Тяжело сглотнув слюну, я прошептала:

– Пошел ты!..

И сползла на землю, все еще держась за него, все еще истекаякровью. Он наклонился надо мной, но затуманенными глазами я видела толькоВилли. Его угловатое лицо. Его вульгарные костюмы и еще худшие галстуки. Вилли,который любил Ханну так нежно, что у меня ком вставал в горле. Я протянуларуку, коснулась этого лица, немеющими пальцами провела по черным блестящимволосам, взяла его за подбородок и шепнула:

– Вилли, иди ко мне.

Он задрожал, будто от удара током, и я прозрела. Тело всееще было онемевшее и не мое, но зрение прояснилось. Глядя в мерцающие глаза, ядумала о Вилли. И в них, глубоко, сверкала мне искорка, рождался ответный крик.

– Вилли, иди ко мне.

Мой голос стал тверже.

– Что ты делаешь? – спросил Странник.

Я не ответила. Вилли был среди тех вампиров, которых явызвала из гроба вместе с Дамианом. И может быть – всего лишь может быть, –он принадлежал мне не только как друг.

– Кровью вызываю я тебя, Вилли Мак-Кой. Встань и приди.

Третий пульс в моей руке стал медленнее. Теперь Странникпытался уйти, вырваться из хватки, созданной им самим, но это лезвие оказалосьобоюдоострым. Оно режет в обе стороны, и я хотела прорезать глубже и сильнее.

– Приди, Вилли! Восстань на голос мой, на руку мою, накровь мою. Восстань и отвечай. Приди, Вилли Мак-Кой!

Вилли стал заполнять эти глаза, как заполняет вода чашку. Япочувствовала, как Странника выбрасывает какая-то сила. Я его вытолкнула,вышвырнула и захлопнула у себя в голове дверь, о которой раньше не подозревала.И в теле Вилли тоже. Я заставила Странника убраться, и он полетел, визжа, втемноту.

Вилли таращился на меня, и это был он, но такого выражения вего глазах я не видела.

– Что ты прикажешь мне Мастер?

Я свалилась на пол и заплакала. «Я не твой Мастер», –хотела я ему сказать, но слова умерли в горле, поглощенные бархатной тьмой,застлавшей мне зрение и весь мир.

Я спала, положив голову на папины колени, и папа гладил моиволосы. Я завозилась, устраиваясь поудобнее, прижимаясь щекой к обнаженномубедру. Обнаженному бедру? Внезапно я проснулась, резко села, еще даже ничего невидя. Джейсон сидел у стены, это у него на коленях я проснулась. Он выдал мнесильно разбавленную версию своей обычной наглой улыбки, но глаза у него былиусталые и холодные. Он не собирался сегодня меня подначивать. Да, если Джейсонперестает дразниться, значит, положение серьезно.

Жан-Клод и Падма спорили по-французски, стоя по обе стороныдеревянного стола. На столе лицом вниз лежал мужчина, и серебряные ленты,привинченные к столу, удерживали его щиколотки, запястья и шею. Он был гол, ноне только одежды на нем не было. Вся задняя часть тела была сплошной кровавойкашей. Нашелся владелец висящей на двери кожи. Красивое лицо Рафаэля обмякло.Он был без сознания. Дай Бог, он уже давно его потерял.

Рафаэль, Царь Крыс, был главой второй по величине и силестаи оборотней города. Ничьей игрушкой он не был. Какого черта он оказалсяздесь в таком виде?

– Что здесь делает Рафаэль? – спросила я уДжейсона.

Он ответил безжизненным усталым голосом:

– Мастер Зверей хочет владеть крысолюдами. У Рафаэля нехватило сил не прийти на его зов, но хватило сил не привести с собой другихкрыс. Он принес в жертву только себя. – Джейсон снова откинулся головой кстене, закрыв глаза. – Они не смогли его сломать. И Сильвию тоже.

– Сильвию? – Я оглядела комнату. Двадцать футов надвадцать, не особо большая. Сильвия была прикована к противоположной стене. Онаобвисла в цепях, всем весом на запястьях, без сознания. Почти вся она былазакрыта столом, где лежал Рафаэль. Вроде бы ничего с ней плохого не сделали.

– Почему она здесь?

– Мастер Зверей призвал к себе и волков. Ричарда вгороде не было, и потому пришла Сильвия. Она защитила нас, как Рафаэль защитилсвой народ.

– А о чем спорят сейчас Жан-Клод и Зверский Мальчик?

– Странник дал нам свободу, но они не хотят включать вдоговор Рафаэля. Мастер Зверей говорит, что Царь Крыс – не наш народ и не нашидрузья.

– Он мой друг.

Джейсон улыбнулся, не открывая глаз:

– Я знал, что ты так скажешь.

Я встала, оттолкнувшись от стены. Немного меня шатало, но несильно. Французская речь вампиров звучала горячо и яростно. Я подошла к ним.

Жан-Клод обернулся.

– Ты очнулась, mа petite. – Он говорил с сильнымакцентом. Так часто бывало с ним после долгого разговора по-французски.

Падма поднял руку:

– Нет, не влияй на ее мнение!

– Как скажешь, – поклонился Жан-Клод.

Я хотела потрогать Рафаэля. Видно было, как поднимается иопускается у него спина, но я не могла поверить, что он жив, пока не дотронусь.Руки мои повисли над ним в нерешительности – не было места, не ободранного и непричиняющего боль. Наконец я коснулась его волос и отняла руку. Не хотела яприводить его в сознание. Сейчас обморок был лучше любого другого состояния.

– Кто он тебе? – спросил Падма.

– Это Рафаэль, Царь Крыс. Он мой друг.

В дверь камеры вошла Ханна, и я сразу поняла, что этоСтранник. Это невероятно женственное тело он сумел прислонить к двери оченьпо-мужски.

– Не можешь ты быть другом каждого монстра в этомгороде.

– Поспорим? – обернулась я к нему.

Он покачал головой. Светлые волосы Ханны взметнулись волной,как в рекламе шампуня. Он рассмеялся очень девичьим смехом.

– О нет, Анита Блейк! Сегодня ночью я не стану споритьс тобой второй раз. – Он спустился по ступенькам – сняв туфли на каблуках,соскользнул. – Но будут ночи и после этой.

– Я просила неприкосновенности, и ты ее мне дал, –сказала я. – Ты больше ничего не можешь нам сделать.

– Я дал неприкосновенность только на эту ночь, Анита.

– Не помню, чтобы твое обещание ограничивалосьопределенным временем, – заметил Жан-Клод.

Странник отмахнулся:

– Это было понятно.

– Не мне, – сказала я.

Он остановился у стола рядом с Падмой, посмотрел на менясерыми глазами Ханны и нахмурился.

– Любой другой понял бы, что я имею в виду только этуночь.

– Как ты сам сказал. Странник, она – не любойдругой, – сказал Жан-Клод.