Глаза рыцаря стали вваливаться внутрь, сгнивая и рассыпаясь.Лицо его оставалось идеальным, сильным, героическим, как у святого Георгия намедали, но глаза превратились в гниющие дыры. Густой зеленоватый гной потек пощекам.

– Это она с ним делает? – спросила я шепотом.

– Она, – ответил Жан-Клод почти неслышно.

Уоррик издал тихий горловой звук, черная жижа хлынула у негоизо рта, стекая по губам. Он пытался вскрикнуть, но слышалось только глубокоепридушенное бульканье. Рыцарь покачнулся и упал на четвереньки. Из глаз, ушей,рта текла гнойная жидкость, собираясь на полу лужей, более густой, чем кровь.

Ей следовало бы вонять, но у вампиров часто бывает, чтогниение есть, а запаха нет. Уоррик выблевал на пол собственные гниющиевнутренности.

Мы отодвинулись от растущей лужи, чтобы не наступить. Этобыло бы совершенно безвредно, но даже вампиры попятились назад.

Уоррик свалился набок. Белые одежды почти почернели отзапекшейся крови. Но под этой мерзостью он все еще был цел, тело его не тронулоразложением.

Он протянул руку, как слепой, – беспомощный жест. Онлучше всяких слов говорил, как это больно, но что Уоррик все еще в сознании.Чувствует и мыслит.

– Господи Иисусе! – произнесла я.

– Это еще что, видела бы ты, что я умею делать со своимтелом, – сказала Иветта.

Мы повернулись на ее голос. Она стояла, прижимая Джейсона кноге. Белая, сверкающая – вся, кроме руки. Ниже локтя начала расползатьсязеленая гниль.

Джейсон это заметил и закричал. Она дернула поводок, удушаяего, лишая голоса. Гниющей рукой она погладила лицо Джейсона, оставив полосучего-то густого и темного, слишком реального.

Джейсон потерял голову, стал вырываться. Она натянулаповодок так, что лицо Джейсона порозовело, потом покраснело. Он все еще пыталсявырваться, бился, как рыба на крючке. Лицо его побагровело, но он все ещеотстранялся от ее гниющей руки.

И свалился на пол, придушив сам себя почти до потерисознания.

– Он уже имел удовольствие познать гниющую плотьвампиров, правда, Джейсон? Как он боится, бедный мальчик. Вот почему Падма мнеего и отдал. – Иветта медленно сокращала дистанцию между собой ибеззащитным телом Джейсона. – Вряд ли он сохранит рассудок даже послеодной ночи. Какое это наслаждение!

– Мы умеем наслаждаться и без такой мерзости, –сказала я, достала из кармана браунинг и показала ей. – Не трогай его.

– Вы – покоренный народ, Анита. Ты этого еще не поняла?

– А ты покори вот это, – ответила я, поднимаяствол на уровень ее глаз.

Жан-Клод тронул меня за руку:

– Убери этот пистолет, mа petite.

– Я не отдам ей Джейсона.

– Она его не получит, – ответил он. Глаза его былиустремлены на Иветту. – Джейсон – мой. В любом смысле мой. Я не буду его стобой делить, а делать с ним что-либо, оставляющее непоправимый ущерб, –нарушение правил гостеприимства. Лишить его разума – это против законов совета.

– А Падма так не считает, – возразила Иветга.

– Да, но ты – не Падма.

Он скользнул к ней, и его сила стала заполнять коридор, каквода.

– Ты сотню лет был моей игрушкой, Жан-Клод. И тыдумаешь, что сейчас можешь против меня выстоять?

Я ощутила, как она метнулась вперед, как нож в момент удара,но сила ее столкнулась с силой Жан-Клода и растаяла. Будто она ударила в туман.Сила Жан-Клода не сопротивлялась, она поглощала.

Жан-Клод шагнул вперед, почти вплотную к Иветте, и выдернулповодок из ее рук. Она погладила его по щеке гниющей рукой, размазывая что-топохуже крови.

Жан-Клод рассмеялся недобрым смехом, будто глотал битоестекло.

– Я повидал все, на что ты способна, Иветта. Ничегонового ты мне показать не можешь.

Она опустила руки и поглядела на него в упор.

– Впереди еще много удовольствий. Тебя ждут Падма иСтранник.

Она не знала, что Странник уже среди нас. Тело Вилли стоялоспокойно, не выдавая присутствия Странника. Интересно.

Иветта подняла руку – снова гладкую и безупречную.

– Ты уже покорен, Жан-Клод. Только ты еще этого незнаешь.

За движением руки Жан-Клода невозможно было уследить.Смазанной полосой она мелькнула в воздухе, и Иветта совершенно не элегантновмазалась в стену.

– Кто бы меня ни покорил, Иветта, это будешь не ты.Только не ты.

Жан-Клод развязал Джейсону руки и сорвал с него ошейник,Джейсон скорчился на полу клубком, издавая тихие звуки, более простые и болеежалобные, чем слова.

Иветта поднялась с пола на свои высокие каблуки и удалилась.Уоррик исцелялся – если это слово здесь применимо. Он сел, все еще покрытыйостатками собственных жидкостей, но глаза его были ясными и голубыми, и он былцел.

Странник в теле Вилли подошел к Жан-Клоду.

– Ты меня уже не в первый раз поразил сегодня.

– Я это делал не для того, чтобы поражать. Странник.Это мой народ и мои земли, и я их защищаю. Это не игра. – Откуда-то онизвлек два носовых платка и один протянул мне. – Это для твоей руки, mаpetite.

Вторым платком он стал вытирать слизь с лица Джейсона.

Я поглядела вниз – по левой руке стекала струйка крови. Я оней забыла, глядя, как разлагается Уоррик. Бывают ужасы, от которых забываешьболь.

– Спасибо.

Я взяла у Жан-Клода лоскут голубого шелка и попыталасьзавязать вокруг раны, но одной рукой не могла справиться.

Странник попытался мне помочь, я отодвинулась.

– Я предлагаю тебе помощь, а не вред.

– Спасибо, не надо.

Он улыбнулся, и снова было видно, что мысль, пробежавшая полицу, принадлежит не Вилли.

– Ты очень огорчена, что я поселился в этом теле.Почему?

– Он – мой друг, – ответила я.

– Дружба? Ты говоришь о дружбе с этим вампиром? Но онже ноль. Сипа, с которой можно абсолютно не считаться.

– Он мой друг не потому, что силен или не силен. Простодруг – и все.

– Давно уже никто не говорил о дружбе в моемприсутствии. Умоляют о пощаде – бывает, но никогда не ссылаясь на дружбу.

Жан-Клод встал.

– Никому другому такая мысль не приходит в голову.

– Никто другой не бывает столь наивен, – ответилСтранник.

– Да, это некоторая форма наивности, – согласилсяЖан-Клод. – Это правда, но когда, скажи мне, в последний раз у кого-нибудьхватило храбрости быть наивным перед советом? К вам приходят говорить о власти,защите, мести, но не о дружбе, не о верности. Нет, этого у совета не просят.