было предпочитать верное и почетное положение римского главнокомандующего. Даже спокойствие и видимое удовольствие, с которыми он выслушал предложение изменить своему государю, могли быть истолкованы в неблагоприятном для него смысле. Но наместник Юстиниана сознавал чистоту своих намерений: он вступил на темный и извилистый путь, для того чтобы довести готов до добровольного изъявления покорности, и благодаря своей искусной политике убедил их в готовности исполнить их желание, не связав себя никакой клятвой или обещанием, что исполнит ненавистный для него договор.

…завоевывает все, что принадлежало готам в Италии. 539 год. Готские уполномоченные назначили день, в который будет сдана Равенна; наполненный съестными припасами флот вступил желанным гостем в самую глубь равеннского порта; городские ворота растворились перед мнимым королем Италии, и Велисарий, не встречая ни одного врага, с торжеством прошел по улицам неприступного города. Римляне изумлялись своей удаче; многочисленные толпы высоких и сильных варваров стыдились своего малодушия, а энергичные готские женщины плевали в лица своим сыновьям и мужьям, осыпая их горькими упреками за то, что они не умели отстоять своих владений и своей свободы против этих южных пигмеев, достойных презрения и по своей малочисленности, и по своему маленькому росту. Прежде нежели готы успели прийти в себя от удивления и потребовать исполнения их боязливых ожиданий, победитель уже так упрочил свою власть над Равенной, что не опасался ни их раскаяния, ни их восстания.

Взятие в плен Витигеса. Витигес, как кажется попытавшийся спастись бегством, был задержан в своем дворце под почетным караулом; цвет готской молодежи был отобран для поступления на императорскую службу; остальные жители были разосланы по своим мирным жилищам в южных провинциях, а колония из итальянцев снова населила обезлюдевший город. Примеру добровольно покорившейся столицы последовали не только те города и деревни, которыми римляне еще не успели завладеть, но и те, до которых они еще не успели добраться, а независимые готы, еще оборонявшиеся в Павии и в Вероне, желали только одного — сделаться подданными Велисария. Но его непоколебимая честность не позволила ему принимать от них присягу иначе как в качестве Юстинианова наместника, и он нисколько не оскорбился упреком их депутатов за то, что предпочел быть рабом, а не королем.

Возвращение и слава Велисария. 540 год. После вторичной победы Велисария зависть снова стала наушничать. Юстиниан внял ее голосу, и герой был отозван. «Ведение остальных военных действий против готов недостойно его личного присутствия; благосклонный монарх горит нетерпением наградить его заслуги и воспользоваться его мудрыми советами, и он один способен защитить Восток от бесчисленных армий Персии». Велисарий понял, что под этими словами скрывалось недоверие, сделал вид, будто находит указанный в них предлог основательным, отплыл из Равенны с добычей и трофеями и доказал своей готовностью повиноваться, что такое внезапное отозвание было столько же несправедливо, сколько оно могло впоследствии оказаться неблагоразумным. Император оказал Витигесу и его более знатной супруге почетный и любезный прием, а так как готский король исповедовал религию святого Афанасия, то он получил вместе с богатыми поместьями в Азии звание сенатора и патриция. Юстиниан приказал положить сокровища готской монархии на хранение в Византийском дворце. Льстивым членам сената иногда дозволяли поглазеть на это великолепное зрелище, но оно тщательно скрывалось от глаз толпы, а завоеватель Италии без ропота и, быть может, без сожаления отказался от вполне заслуженных почестей вторичного триумфа. Действительно, его слава стояла выше всякой пышной церемонии и даже в то раболепное время, уважение и восторженные похвалы его соотечественников восполняли то, что было бесцветного и притворного в придворной лести. Всякий раз, как он появлялся на улицах и в публичных местах Константинополя, Велисарий останавливал на себе и очаровывал все взоры. Его высокий рост и величественная осанка вполне отвечали общему понятию о том, каким должен быть герой; его благосклонность и приветливость придавали смелости самому последнему из его сограждан, а сопровождавшая его военная свита не мешала ему быть более доступным, чем в те дни, когда он готовился к битве. Семь тысяч всадников, отличавшихся необыкновенной красотой и храбростью, состояли на службе при главнокомандующем и содержались на его собственный счет. Самые храбрые и самые надежные из взятых в плен неприятелей постоянно увеличивали их число, и служившие в свите Велисария пленники из вандалов, мавров и готов соперничали с римлянами в личной преданности своему начальнику. Благодаря тому что он соединял щедрость со справедливостью, он снискал любовь солдат, не утратив преданности народа. Он был дорог для землепашцев, потому что они жили под сенью его знамен в спокойствии и достатке. Римские армии не только не разоряли страну, через которую проходили, но обогащали ее, а введенная в их лагерях дисциплина была так строга, что солдаты не смели ни сорвать с дерева одного яблока, ни проложить тропинку по засеянному полю. Велисарий был целомудрен и воздержан. Среди раздолья военной жизни никто не мог похвастаться тем, что видел его напившимся допьяна; самые красивые готские и вандальские пленницы были готовы к его услугам; но он отворачивал свои взоры от их прелестей, и никогда никто не мог заподозрить мужа Антонины в нарушении супружеской верности. Победа не покидала его ни на море, ни на суше. Он покорил Африку, Италию и соседние с ними острова, отвел в плен преемников Гензериха и Теодориха, наполнил Константинополь собранной в их дворцах добычей и в течение шести лет возвратил императорам половину провинций, принадлежавших Западной империи. По славе и заслугам, по богатству и могуществу он был первым из римских подданных и не имел соперников; голос зависти мог только преувеличивать опасность столь высокого положения, а император мог похвалиться своей собственной прозорливостью, умевшей распознать и употребить в дело дарования Велисария.

Тайная история его жены Антонины. Во время триумфальных шествий римляне имели обыкновение ставить позади триумфальной колесницы раба, для того чтобы этим напоминать победителю о превратностях фортуны и о несовершенствах человеческой натуры. В своих «Анекдотах» Прокопий принял на себя эту низкую и неблагодарную роль. Великодушный читатель, быть может, отбросит от себя эту сатиру; но рассказанные в ней факты благодаря своей очевидной достоверности останутся в его памяти, и он должен будет поневоле сознаться, что слава и даже добродетели Велисария были запятнаны распутством и жестокосердием его жены и что герой был достоин такого названия, которое не может сорваться с пера благопристойного историка. Мать Антонины была театральная проститутка, а ее отец и дед занимались в Фессалониках и в Константинополе низкой, хотя и доходной, профессией колесничников. Она была то подругой