в потолок. - Дела с очень не симпатичными статьями замяты по взаимным договоренностям. Лазарев был неподкупен! Но дочь любил...

Он замолкает.

- Короче, после нескольких зрелищных видео с дочерью, Лазарев полностью сдался. Мансуров получил полный доступ ко всему этому компромату. Видео, фото, документам и другими материалам. И потратил несколько лет, чтобы выстроить свою паутину управления людьми, на которых получил точки давления. Грубо говоря, запряг в свою скромную майорскую повозку всех Драконов службы безопасности. А на нас подьебался... Теперь Лазарев, естественно, пойдет под каток, как только Мансурова возьмут в оборот. Но он сотрудничает. После того, как мы вернули ему дочь.

- Грохнуть майора, и всё. Без суда и следствия.

- Ха... Опять нет. Мансуров всю эту радость как фейерверк зарядил в рассылку. И если он эту рассылку не откладывает в час икс, то это все огромным пакетом отправляется по тем людям, которые с удовольствием сделают из этого информационную бомбу. Самые высокостоящие люди полетят с должностей, кто-то сядет, кого-то убьют. Поэтому Мансурова, как хрустальную вазу бережет огромное количество власть имущих персон. Он как игла, в которой их смерть. Переломишь и им пиздец. Мы эту бомбу потихонечку пытаемся разминировать.

- А я б все равно грохнул. Ебал я проблемы ваших власть имущих.

- Если бы мы с Дилярой решали, наше решение было бы таким же. Мы и отпустили его только лишь потому, что Божена была под ударом. А теперь...

В Питере Иван звонит Лазареву, тот называет адрес, по которому подъехать.

Это ресторан, вип-ниша. На входе меня тормозят по дресс-коду. Но услужливый администратор тут же летит к нам навстречу, давая отмашку охранникам.

Лазарев, невзрачный мужик лет пятидесяти пяти. В стального цвета костюме. Седой. Сдержанный. “Типичный”, короче.

Пожимаем друг другу по очереди руки.

В нишу заходит женщина.

- Моя жена, Фаина Алексеевна.

Мать Божены?

Рассматриваю ее из-за спины Ивана.

Миниатюрная женщина лет сорока пяти. Отполированная и немного... кукольная. С дежурной улыбкой, как у первой леди. Такой же холодной. Только взгляд нервный.

Пробежав по нам растерянным взглядом, останавливается на Зольникове.

И откуда только Божена у них такая яркая получилась?

- Я очень хотела Вас поблагодарить за дочь, Гордей, - сжимает она предплечье Ивану.

- Меня не за что, - разводит руками Иван. - Вот - Гордей Ершов. Он вывел девочку из тайги.

Делает шаг в сторону.

- Аа... Ой, прошу прощения.

Фаина Алексеевна вздрагивает, увидев мой шрам. Взгляд застревает на моей половине лица, изуродованной.

В смятении разглядывает меня.

- Вы тот самый Гордей? Божена была все это время с Вами?..

- Да. Я бы хотел ее увидеть. Мы договаривались о встрече.

- Фаина, ты хотела поблагодарить? Потому что у нас важный разговор... - бросает взгляд на часы Лазарев.

- Ах да... Спасибо... Вам.

Ну, я не в обиде. Никакой маме я не понравлюсь, это факт. Но и задачи нравиться не стоит.

- А где Божена?

- Божена сегодня в центре нейрохирургии, под чужим именем проходит обследование, - отвечает Лазарев. - Мы пытаемся решить проблему с голосом.

- Я не смогу с ней встретиться?

- Фаина, ты иди, мы поговорим.

Его жена уходит, нам накрывают стол.

Все вкусно, дорого... Официанты лезут из кожи.

Рассказываю кратко Лазареву свою версию произошедшего в тайге.

- У меня сейчас пока ещё есть кое-какие возможности, Гордей. Скоро их не будет. Я бы хотел успеть как-то отблагодарить за дочь.

- Да ладно... Мне бы увидеть её.

Вытирает губы салфеткой. Хмуря брови бросает ее на стол.

- Наш психиатр... утверждает что у нее тяжёлый скрытый психоз. Мы не можем пробиться... и уговорить ее на терапию, - хрипло. - Нам она ничего не рассказывает. И ее врач считает, что ей нельзя сейчас...

- Я понял, - провожу рукой по волосам.

- Ей нужно вернуться в точку, где случилось травмирующее событие, а потом уже, пытаться проработать это всё из позиции защищённости. Я нихера в этом не понимаю, но... Я бы не хотел усугубить... И врач настаивает, чтобы в ее пространстве не было "опасных" мужчин. Никаких ассоциаций. Никаких связей. Пока не вернется чувство безопасности.

- Мм... Это Вы о моем личном деле?

- Ты извини Гордей, но из песни слов не выкинешь. Конечно, я его изучил. Штампов ставить не буду. Но... она травмированная девочка. Она не в себе. Пойми меня как отца. Ну и вернёмся к моей благодарности. Что я могу для тебя сделать?

Ты не увидишь ее, Псих. Лазарев прав...

Мне неожиданно становится пусто. До боли.

Я понимаю, что не уместен. Но мне очень хотелось увидеть ее, как-то зафиналить эту рвущую грудь эмоцию от ее взгляда на меня. Мне глаза ее, пальцы снятся... Шепот, губы... Мы словно проросли друг в друга за этот короткий эпизод.

Мне хотелось отпустить ее. Быть уверенным, что ей хорошо там, где она есть.

Не вышло.

И не моя дыра в груди меня убивает даже, а ее дыра. У нее ведь такая же?

- Ручка есть у Вас и лист?

Мне приносят.

Пишу.

"Жень..."

Зависаю.

Дописываю свой номер телефона.

"...Я приезжал...".

Я не знаю что написать ей. Я вообще не по эпистолярному жанру. Я вот Мансурову могу шею сломать - это ко мне.

Но что-то надо написать. Такое… И я долго молчу внутри себя, отыскивая как и во что воплотить свою эмоцию для неё. Чтобы она поняла.

"...И я обязательно приду к тебе на балет. Гордей."

Складываю. Отдаю.

- Передайте. А больше ничего не надо.

- Когда все наладится... - взмахивает он рукой, подбирая слова своим пустым обещаниям.