холм и остановились на его вершине. Еще не достигнув ее, я знал, что мы увидим, посмотрев вниз.

…Начинавшаяся между двумя массивными форштевнями из серого камня, устеленная травой, у входа такой же яркой, как та, на которой мы стояли, и становящейся все темнее и темнее по мере того, как я устремлял свой взгляд все дальше и дальше, перед нами лежала она. Большая и темная долина. И неожиданно оказалось, что я смотрю во тьму, черную настолько, что она была ничем, абсолютно ничем.

– Я пройду с тобой еще сотню шагов, – сказал я.

– Благодарю тебя, Дра.

И мы спустились по склону, приблизились к долине.

– Что скажут обо мне на Мегапее, узнав, что меня больше нет?

– Я не знаю.

– Скажи им, если тебя спросят, что я был глупцом, раскаявшимся в своей глупости прежде, чем пришел сюда.

– Скажу.

– И еще…

– И об этом тоже, – пообещал я. – Я попрошу, чтобы твои кости перенесли в горы той земли, что была тебе домом.

Он склонил голову.

– На этом все. Ты будешь смотреть мне вслед?

– Да.

– Говорят, что в конце есть свет.

– Говорят, что так.

– Значит, мне пора его найти.

– Удачной прогулки, Дра Грингрин-тарл.

– Ты победил в своих битвах и покинешь это место. Посеешь ли ты миры, которые не смог посеять я?

– Может быть, – и я устремил взгляд в эту черноту, лишенную звезд, комет, метеоров и всего такого прочего.

Но неожиданно в ней что-то возникло.

В пустоте висела Новая Индиана. Казалось, что до нее миллион миль, но все ее черты были различимы, выпуклы, как на камее, и сияли. Она медленно смещалась вправо, пока не скрылась от моих глаз за скалой. Но к тому времени уже показался Коцит. Он пересек долину, и за ним последовали все остальные: Сент-Мартин, Бунинград, Угрюмый, М‑2, Хонки-тонк, Благодать, Вершина, Танжия, Иллирия, Причуда Родена, Покой, Кастор, Поллукс, Централия, Денди и так далее.

По какой-то дурацкой причине мои глаза наполнились слезами при виде этого парада. Все планеты, которые я придумал и изваял, проплывали мимо меня. Я и забыл, как они великолепны.

И тогда я ощутил то чувство, что переполняло меня, когда я создавал каждую из них. Я бросил что-то в бездну. Там, где прежде была тьма, я подвесил свои миры. Они были моим ответом. Когда я наконец уйду этой долиной, они останутся. Что бы ни унес Залив, я создал этому замену, я оставил его ни с чем. Я уже кое-что сделал и знал, как сделать еще больше.

– Там и правда есть свет! – воскликнул Грин, и я понял, что он цеплялся за мою руку, глядя на парад.

Я положил руку ему на плечо, сказал: «Да примет тебя Кирвар Четырехликий, Отец Цветов», – и не расслышал его ответа, когда Грин Грин отстранился от меня, прошел между камней, ступил в Долину и исчез.

Тогда я повернулся лицом к тому, что должно было быть востоком, и начал долгий путь домой.

Возвращение…

Медные гонги и головастики.

Я прилип к неровному потолку. Нет. Я лежал на нем, лицом к пустоте, пытаясь удержать мир на своих плечах. Он был тяжел, а камни упирались и впивались в меня. Подо мной лежал Залив с его презервативами, его плавником, его нитями водорослей, пустыми плоскодонками, бутылками и грязью. Я слышал его далекий плеск, а брызги взлетали так высоко, что попадали мне на лицо. Вот она, жизнь, хлюпающая, вонючая, холодная. Я пережил по-настоящему безумный заплыв в его водах и теперь, глядя на него сверху, ощутил, что снова падаю, падаю обратно на его отмели. Возможно, я слышал крики птиц. Я подошел к самой Долине и теперь возвращался. Если повезет, я опять сумею избежать ледяных пальцев распадающейся руки. Я упал, и мир закружился вокруг меня, становясь таким, каким был, когда я его оставил.

Небо было мрачным, как грифельная доска, и перепачканным сажей. Оно сочилось влагой. Камни впивались мне в спину. Ахерон весь покрылся оспинами и морщинами. В воздухе не осталось ни капли тепла.

Я сел, потряс головой, чтобы прочистить ее, поежился и взглянул на лежавшее рядом со мной зеленое тело. Произнес последние слова, завершая ритуал; мой голос дрожал.

Я перекатил тело Грина в более удобное на вид положение и накрыл его своей кисеей. Подобрал пленки и прилагавшиеся к ним биоцилиндры, которые он прятал под собой. Он не солгал. Они были испорчены. Я положил их в рюкзак. Хотя бы земная разведка будет довольна таким поворотом событий. Затем я подполз к колодцу силы и стал ждать, поддерживая силовой купол, чтобы привлечь «Модель Т», и глядя на небо.

Я видел, как она уходит, уходит прочь; ее аккуратные бедра были укрыты белой тканью и слегка покачивались, ее сандалии шлепали по патио. Мне хотелось побежать за ней, объяснить свою роль в произошедшем. Но я знал, что это не поможет, так зачем терять лицо? Когда взрывается сказка и оседает волшебная пыль, и ты просто стоишь, зная, что последняя строка никогда не будет написана, – почему бы и не исключить любые упражнения в тщетности? В этой сказке были великаны и гномы, жабы и грибы, пещеры, полные драгоценностей, и не один, а целых десять волшебников…

Я почувствовал «Модель Т», еще не увидев, когда она засекла колодец силы.

Десять волшебников, финансовых волшебников, торговых баронов с Алголя…

И все они были ей дядями.

Я думал, что союз продержится, – он ведь был скреплен поцелуем. Я не замышлял предательства, но когда к нему прибегла другая сторона, вынужден был что-то предпринять. И не все случившееся было делом моих рук. В этом участвовал целый синдикат. Я не смог бы их остановить, даже если бы захотел.

Я ощутил, что «Т» летит к цели. Потер ногу над переломом, почувствовал боль и перестал.

От делового союза к сказке, от сказки к вендетте… Было уже слишком поздно вспоминать вторую фазу этого цикла, и я только что победил в последней. Я должен был радоваться.

«Модель Т» показалась, быстро снизилась и висела надо мной, словно планета, пока я управлял ей с помощью колодца.

В свое время я побывал трусом, богом и сукиным сыном – помимо прочего. Так уж получается, когда живешь очень долго. Ты проходишь через фазы. Прямо сейчас я был просто уставшим и измученным, и на уме у меня было только одно.

Я посадил «Т» на ровное место, открыл люк, пополз к нему.

Они уже не имели никакого значения, все те мысли, что приходили мне в голову, когда пылал огонь. Как на это ни посмотри, они не имели значения.

Я добрался до корабля. Я заполз внутрь.

Я повозился с панелью управления и пробудил его к более чуткой жизни.

Нога болела адски.

Мы парили.

Потом я посадил корабль, взял все необходимое и снова выполз наружу.

Прости мне мои прегрешения,