из-за горизонта, от земли шла прохладная влажная свежесть, а дорога была легкой и живописной. Вокруг расстилались богатые поля, с которых еще до конца не был убран урожай. Зеленели заливные луга, на которых еще не было коров, и все это перемежалось небольшими светлыми рощицами, состоящими из одних березок.

– Грибов тут уйма! – делился Матвей своими познаниями. – Далеко можно и не ходить. Но конечно, если боровиков захочешь, тут уж в настоящий лес придется идти.

Дошли они и до настоящего леса, который в Хворостинке называли Ближним. И он Саше тоже пришелся по сердцу. Это был сосновый бор, с редким подлеском. Идти по его мягкой пружинящей под ногами подстилке было сплошным удовольствием, невзирая на то, что солнце уже поднялось и даже стало припекать. Дорога до ближнего леса заняла у них больше времени, чем ожидал Матвей. Он считал, друзья слишком плетутся. Но они шли на пределе возможностей.

Постепенно среди сосен стали мелькать елки и лиственные деревья, которых становилось все больше. Подлесок стал гуще, а под ногами появилась высокая трава, которая путалась и мешала двигаться быстро. Идти стало совсем трудно, а вскоре друзья погрузились под тень настоящего мрачного леса, густо заросшего почти непроходимым подлеском. Кроме того, он был завален валежником, через который не везде удавалось перебраться и приходилось идти в обход.

Тут и там попадались ямы, наполненные водой, от которых тучами поднимались кровососущие твари, кружащие над головами путников. Комаров было так много и они были такими голодными, что их не отпугивали даже репелленты, которыми друзья обильно полили себя перед походом.

– Они меня сейчас сожрут, – жаловался Сергей, которого комары выбрали своей главной добычей и облепили так густо, что все открытые места у него были покрыты ими. – Всего целиком!

Казалось, что Сергей идет в лыжной шапке, закрывающей лицо, и серых мохнатых варежках, которые к тому же еще и шевелятся на нем.

– Я не выдержу. Я вернусь!

От возвращения назад Сергея удерживал только тот факт, что дороги к Хворостинке самостоятельно он бы уже никогда не нашел. А блуждать в одиночку по жуткому лесу было еще хуже, чем делать то же самое, но в компании.

– Ничего, всего не сожрут, – оптимистично заверил его дядя Матвей. – Ты, парень, главное, двигайся активней! Дойдем до горки, там будет полегче.

– Я устал. Давайте передохнем.

Они нашли сравнительно открытое и свободное от комаров место, где выпили воды и перевели дух.

– Уже совсем чуток осталось. Вон на ту горку взберемся, и там уже будет блиндаж.

– Даже не верится, что в этих местах шли военные действия. Такая глушь. Что тут фашистам понадобилось?

– Еще до войны тут была построена узкоколейка, по которой в город возили лес, сено с соломой и зерно. Ну, и другие товары тоже возили.

– И где же она?

– Сейчас ее нет. После войны из-за всеобщего хаоса и разрухи в стране эту дорогу совсем забросили, шпалы и рельсы местные распилили и растащили, и дороги не стало. Но во время войны она еще функционировала. По ней фашисты и рассчитывали удрать. Но наши вместе с партизанами их логово окружили, и уйти никто из врагов не смог. Тут они все и лежат… где-то.

– А как называлась эта дорога?

– Осиновая вроде, так мне местные сказывали. Кладбище тут есть, где фрицы похоронены. Жуткое место. Лежат там они одинокие, далеко от родимой стороны, никто к ним не придет, не поклонится. Так и чудится, что в этом лесу они хозяйничают до сих пор.

И дядя Матвей обвел взглядом окружающий их пейзаж. Саша поежился. Теперь, после рассказа Матвея, ему тут нравилось еще меньше. Так и чудилось, что из-за дерева выйдет призрак павшего немецкого солдата с разбитой головой. И зачем они пришли, зачем погибли в этой чужой и неприветливой к ним земле? Какие цели преследовали, готовясь отдать за них свои жизни?

Трудно было представить, чтобы лучшие сыны немецкого народа явились в чужие земли, повинуясь лишь одному желанию, пограбить, пожечь и поубивать. Была у них какая-то великая цель, которая, как им сказали, оправдывает все средства. Им это сказали их вожди, и простые солдаты поверили в то, что чистота крови искупает все их злодеяния. Поверили, пришли… и сложили тут в здешних болотах свои головы.

Похожие мысли одолевали и Грибкова.

– Понимаю, наши на войне гибли, так хоть не обидно, знали, за что умирают, за родную землю умирали. Иначе никак невозможно было. А вот этим чего у нас нужно было? Что они тут забыли, чтобы потом умереть и остаться навеки в этом гнилом болоте… с комарами. Жуть!

Дядя Матвей закрутил бутылку, дав понять, что время отдыха и пустой болтовни закончено.

– Теперь нам нужно разделиться. На холм подниматься будем с четырех сторон, чтобы не дать шансов ему удрать.

Сергею идея, что они пойдут поодиночке, совсем не понравилась. Он боялся леса, боялся заблудиться, боялся комаров. А пуще всего он боялся, что шанс столкнуться с отцом Феодором выпадет лично ему.

Поэтому он всеми силами пытался помешать этому плану.

– А вдруг его там нет?

– Там он, – возразил Матвей. – Чуете дым? Где дым, там и огонь. А огонь только человек развести может. Там он, завтрак себе готовит, паскуда. В общем, ты направо, ты налево, ты прямо, а я пошел в обход! Саша, завяжи пасть Барону. Моя-то Матильда молчаливая, а твой Барон только и делает, что гавкает. Какой из него охотник, не понимаю.

– Отличный! Если скажу, чтобы молчал, будет молчать.

– Скажет он ему. Завяжи ему морду, вот что я тебе сказал!

Саша немного обиделся за своего Барона. И завязывать пасть, конечно, ему не стал. Еще не хватало, чтобы Барона в этом гнилом месте, где ни помощи не дождешься, ни сам не выйдешь, стукнул бы тепловой удар. И так, бедняга, носится, язык высунут, с языка слюна капает, дышит так, что за километр слышно. А если взять и насильственно прекратить подачу кислорода в систему охлаждения собаки, так капут Барону придет, полный и окончательный. Странно, что Матвей, опытный охотник и собачник, таких простых вещей не понимает.