Мы обошли больницу по кругу и отправились на второй. Воздух напитался влагой и дышал сонной свежестью наступающей ночи. «Сердечко» по-прежнему таилось на крыше хирургического корпуса, а заклинатели не звали.

— Да, — я кивнула. — И жертв страшных. Из людей, нечисти, ведьм… Большая власть всегда требует больших жертв. Наблюдатели позволяют владеть знаниями, основанными на проявлении собственной силы — той, что вырабатывается организмом. Своим. Но не чужими. И есть те, кому своего мало.

И перевела дух. Теперь — переход к собственно…

— До закладок хотели добраться всегда, но мы… наблюдатели стояли на страже, вычисляли желающих и отбивали нападения. Но один раз… не уследили. Сто пятьдесят лет назад до местного капища добралась компания ведьм и колдунов под предводительством Веры Олеговны Сорокиной — Верховной ведьмы Круга, позже прозванной Ехидной.

От упоминания ведьмы заболели ожоги, словно я позвала ее. Словно она крутилась неподалеку. А может, и…

— Посещение капища она планировала долго и всё обставила гениально. Обвела наблюдателей вокруг пальца. Для начала она собрала всех недобитых нами отступников — тех, кто баловался темным колдовством. Будучи темным целителем — палачом, как и я, — Ехидна активно участвовала в поисках провинившихся. Но не сдавала их наблюдателям, прятала, а нам подбрасывала липовые доказательства смерти. Ей доверяли. Верили. Верховными просто так не назначают. А в ночь перед выплеском в крупных городах объявились бесы, а в мелких — те самые отступники. И пока наблюдатели занимались делом, Ехидна с горсткой приспешников прорвалась в капище.

Ожоги заныли сильнее. Я внутренне сжалась, привыкая к волнам боли и лихорадочно зондируя местность, но в парке не было никого подозрительного. А стряхивать с крыши «сердечко» я не стала — вдруг именно в этот момент заклинателям понадобится помощь.

— Всех знаний она не получила и центральную гробницу — ту, что спрятана за стеной, — не открыла. Но полученного ей хватило, чтобы… — я запнулась. Воспоминания, давние и запертые на ключ, всколыхнулись и показались болезненнее ожогов. — Прикрывшись своими приспешниками, она сбежала — раненная, но не добитая. И смогла спрятаться. Переждать облаву. Протянуть какое-то время. А потом…

Дождь забарабанил сильнее. Заклинатели не сигналили, и я заволновалась. И в морг спускаться — ритуалам помешаешь, и тут ходить, когда может потребоваться помощь, — не дело… Готовый рюкзачок-«наживка» неприятно оттягивал плечо.

— Потом Ехидна разобралась в украденных знаниях и поняла, как перебраться из одного тела в другое. Собственное ведьме искалечили, а раны, нанесенные одним палачом, другим целителем не лечатся. Вылечить может только тот, кто травмировал. Убрать за собой. И выхода у нее было два: умереть, что ее не устраивало, или найти подходящую девочку — новое тело. С ведьминой силой, но не успевшую выбрать сферу силы. Чтобы насильно привить нужную. И Ехидна такую девочку нашла, надев на нее кандалы.

— А зачем силу… прививать? — Стёпа кашлянул. Показалось, смущенно.

— Затем, чтобы не оказаться в теле огненной, например, ведьмы. Сферы силы — огонь и жизнь — разные, и знания для них нужны разные. Основы управления силой одни, конечно, но… Травматолог учит одно, а офтальмолог — другое. Оба врачи, а вот знания разнятся.

— То есть эти ожоги — это… кандалы? — голос коллеги стал еще более смущенным. — Но ты… уже не девочка. Чего она ждет?

— Когда тело вырастет и наберется силы, чтобы вместить не только душу, но и силу. Молодое и слабое тело может и сгореть, — я говорила отстраненно, будто не о себе, — и чем оно старше и сильнее, тем лучше. А еще Ехидна ждет выплеска из капища, и для того велела своим украсть защитные амулеты. Магия, прежде сдерживаемая, разольется по округе, и ведьма покинет свое искалеченное тело, сейчас спрятанное, напьется силы до материальности духа и придет убивать. Выселять душу из нужного тела.

— Так осталось же… сколько? Почему ты ничего не делаешь?..

— А ты переживаешь? — я криво ухмыльнулась. — Волнуешься? Жалеешь? Расслабься, Стёп. Через несколько дней все закончится, тебе сотрут память, и ты навсегда забудешь и об этих событиях, и обо мне. И будешь жить дальше и…

— Мар… закрой рот, — оборвал он грубовато. — И скажи, что ты делаешь и как ищешь ведьму!

— Закрой рот и скажи, — повторила я задумчиво. — Именно этим и занимаюсь. Пытаюсь сотворить невозможное.

Сердце замерло. И моё, и одного из заклинателей. Я уронила рюкзак и насторожилась. В морге творилось что-то… не то.

— За мной.

Морг располагался в подвале, и вход туда вел отдельный. Заклинатели изрисовали все подступы к обшарпанной двери ловушками — и асфальт, и стены покрывали цепочечно-круговые вязи символов, и любой неосторожный шаг мог разрушить магию, стерев важную линию. Я замерла на границе, придерживая Стёпу за рукав куртки. Зонт он уронил там же, где я — рюкзак, и теперь холодный дождь заливал наши лица, стекал за шиворот, мелкими брызгами замирал над светящими знаками.

Я напряженно прислушалась к себе, тряхнула головой и достала из кармана куртки перчатки:

— Помогай.

По венам болезненно пробежала чужая огненная магия, «подсоединяясь» к моему «углю». Я разожгла Пламя, и вовремя. С грохотом распахнулась дверь, и на улицу вылетел незабвенный патологоанатом. Бледный, взъерошенный, бородка в подпалинах, на щеках копоть, остатки волос дыбом. Я напряглась еще больше. Похоже на… чужое вмешательство.

— Маруся? — пробормотал он и выдохнул: — Отпусти. Всё же для вас делал… Я же ваш!

— Патент, — потребовала я и шагнула вбок, становясь между нечистью и Стёпкой. Последний сипло и недоверчиво ругнулся. А я повторила: — Патент от ведьм с правом проживания в этом городе есть?

— Ты же знаешь, что нет, — Анатоль Михайлович вдруг расслабился, успокоился, огладил дымящиеся штаны, запахнулся в халат. — Ты должна знать, что таким, как я его не дают. Мы под запретом. Все, как вы нас называете, «ящерицы». Пара идиотов наломала дров, нажравшись чужой силы до перерождения в высшую нечисть, а расплачивается за их глупость весь народ, — он вздохнул, нервно поправил воротник рубашки и тихо добавил: — Я собрал пятнадцать особей. Приманил «муху» с личинкой. Почти добрался до беса. Хотел доказать, что не все мы… вред. Патент заслужить. Отпусти, Марусь.

Перчатка жгла руку, на землю капала кровь, и «ящерица», учуяв ее, задышал мелко-мелко, черный зрачок расплылся тьмой, затапливая белок. Однако он набрался…

— Так ты знал, кто она? — очнулся Стёпа.

— Конечно, — патологоанатом улыбнулся. — За палачом такой шлейф страха тянется, что не испугаться ее может только безгрешный ангел. Или безголовый чудак-оптимист вроде тебя. Конечно, знал. Отпусти, Марусь, — и снова стал серьезным. — Я в долгу не останусь.

— Без патента вы все равно пропадаете, — заметила я.

Да, шлейф страха от палача — как тридцатилетняя печенка бабы Зины, почти не поддается маскировке. Мы старались, но всех не проведешь.