— Это был мой любимый экспонат, — напомнила Ева. — И не просто так. Наверное, из всей коллекции Дома на Мойке, самый крупный по силе артефакт. Если бы не было других краж и убийства, я бы сказала, что вор понимает, что делает.

— То есть, — уточнил дознаватель. — Если бы украли только эти кольца, в нашей истории был бы смысл?

— Да, — маг кивнула. — В этом случае мы имеем все ингредиенты. История — страдания Пущина на каторге, легенда — переплавка кандалов в кольца, сила — вера Ивана Ивановича, в созданную вещь. И не только его вера. В кольцах была магия. Это практически истинный символ свободы. Владелец колец получал возможность выйти или выпутаться из любой ситуации. Кольца — уверенность в счастливом окончании дела. Получи заключенный Подземелий эти кольца, и… поверьте, случится настоящее чудо, и он обретет свободу!

— Свобода… — задумчиво повторил дознаватель. — Что-то последнее время это слово звучит в нашем деле слишком часто…

— Вот! — оживился вдруг Шереметьев. — И Ник все говорил о свободе. Последние дни, он ходил какой-то… веселый, живой, будто в предвкушении. Он часто подходил к этому экспонату. И, похоже, он цитировал тебя, Ева. Вот такая фраза… если у свободы есть символ, значит и сама свобода существует…

— Странно… — девушка нахмурилась. — А ведь я на самом деле что-то такое говорила… Именно об этих кольцах. Но очень давно…

У нее появилась какая-то важная мысль, и маг подалась вперед, собираясь ее высказать, развить… И в этот момент в комнату влетел запыхавшийся и взволнованный Вова. Наверное, никто из присутствующих еще не видел его в таком состоянии. Вечно элегантный, аристократичный, сейчас он выглядел встрепанным, встревоженным, каким-то потерянным.

— Прошу простить, — чуть задыхаясь от спешки, выпалил он. — Ева, Даниил, вы срочно нужны в доме князя.

— Что еще могло случиться? — Петр привстал, тревожно глядя на Вову.

— Все потом, господа, — выставив руки вперед, решительно предупредил прибывший. — Извините, что напугал. Все живы, больше происшествий нет, но… Нам надо спешить.

Ева и Дан уже стояли рядом с ним. Девушка посмотрела на своего напарника многозначительно, давая понять, что, кажется, понимает смысл происходящего. Дан в ответ кивнул. Он помнил, что сказала маг-артефактор утром Гавру. Скорее всего, их все-таки ждали еще одни неприятные новости.

Быстро распрощавшись с Волконскими и Шереметьевым, москвичи поспешили за Вовой. Портал до имения Его Светлости был открыт прямо из гостиной Дома на Мойке.

2 сентября 16.00. Усадьба Лопухинка, Ломоносовский район, Ленинградская область

Они вышли из портала прямо в холле усадьбы. Вова тут же повел Еву и Даниила наверх по красивой каменной лестнице, ведущей в личные покои обитателей дома.

— Малая гостиная? — переспросила маг приятеля.

Вова кивнул и чуть улыбнулся. Сейчас он выглядел чуть лучше, привычнее. Та же его неповторимая грация танцора в движениях, тот же элегантный, щеголеватый вид. Видимо, первый испуг или тревога улеглись, и теперь, найдя Стража и его напарницу, Вова успокоился и взял себя в руки.

— Его Светлость там, — на ходу говорил он. — А так же Гавр. И Константин Младший. Заодно я и Георгий.

— Ближний круг, — отметил дознаватель.

— Только семья, — кивнул ему Вова. — Остальные не в курсе.

— Пока лучше оставить их в неведении, — это у Дана прозвучало, как приказ.

Они вошли в просторную комнату, обставленную светлой удобной мягкой мебелью. Тут же стоял рояль, небольшой столик, шкафы, заполненные книгами. Это была комната для семейного отдыха. Но сегодня здесь царила совсем не праздная атмосфера.

Напротив входа, в высоком кресле сидел сам князь Константин Константинович. Не смотря на еще довольно ранний час, на нем был надет халат с меховым воротником, ноги укутаны пледом. Сейчас князь выглядел таким, каким ранее его видела только Ева. Усталый больной старик, с тонкими руками, морщинистыми, будто высохшими. С вытянувшимся каким-то серо-желтым лицом. Даже сидя, казалось, Его Светлость горбится.

Увидевший князя таким, Дан от неожиданности сбился с шага. Дознаватель кинул на Еву чуть вопросительный взгляд. Она понимающе кивнула в ответ. Да, князь болен, и теперь уже этого не скрыть.

Гавр стоял недалеко от отца. На нем был расстегнутый пиджак, развязанный галстук висел ненужной тряпкой на шее, волосы оборотня были всклокочены, и вообще вид у старшего сына князя был загнанный, но решительный. В другом кресле, почти напротив князя сидел его младший сын Георгий. В отличие от брата, он был спокоен и собран, внешне, но устремленный на отца взгляд выдавал тревогу за князя. Хуже всех выглядел Константин Младший. Он сидел отдельно, в углу комнаты, на стуле, обхватив голову руками.

Но был в комнате и еще один гость, о котором не упомянул Вова. Наталья Нарышкина в элегантном черном костюме стояла у окна, чуть прислонившись к подоконнику. Судя по лицам окружающих, ее появление удивило всех.

— Ваша светлость, — Ева сразу обратилась к князю. — Простите… Это я…

— Ваш дар оказался все-таки мне полезен, молодая леди, — с непривычной, наверное, даже для него самого робкой улыбкой ответил ей князь.

— Ева! — Гавр подлетел к подруге, взволновано сжал ее руки. — Если бы не ты, не твой дар!.. После нашего разговора утром, — это оборотень уже объяснял всем присутствующим. — Ева меня предупредила о состоянии отца. И я пришел… настоял… Боже! — Гавр схватился за голову. — Еще бы пара недель и было бы поздно!

— Простите, Ваша Светлость, — Даниил по-военному коротко кивнул князю. — Я могу лишь выразить надежду, что ваше здоровье улучшится. Но пока я обращусь к вашему сыну…

— Он лучший лекарь Петербурга, — ответил дознавателю князь. — И тут вы правы, Даниил. Все к нему.

— Хорошо, — страж посмотрел на оборотня. — Но и к вам, князь, у меня будут вопросы.

Константин Старший только утомленно кивнул.

— Гавр, — теперь у Дана был решительный деловой тон. — Об истинном состоянии здоровья вашего отца Ева сказала мне еще вчера. Теперь вы. Скажите, это проклятье? Порча?

— Это отравление, — уже значительно спокойнее пояснил оборотень. — Я присяду?

Даниил кивнул. Он видел, как измотан старший сын Его Светлости. Казалось, Гавр сам с трудом держится на ногах после пережитого потрясения.

— Я сразу