лет вызвала немало толков: не Альбена ли выжила супруга из этого мира? – судачили соседи, и тогда наш отец уговорил сестру поступить, в его понимании, разумно, взяв в мужья человека намного старше ее и таким образом восстановив уважение к нашей семье. Ксанф был мужчиной необычайно тучным, за что его прозвали Громадой Бегемотом из Мадары, и мы все были уверены, что он не протянет и нескольких месяцев, а затем Альбена вновь заживет на свой лад. Однако год следовал за годом, а Ксанф по-прежнему дышал, ел и явно не пренебрегал супружескими обязанностями, ибо дети рождались один за другим, к отчаянию моей сестры.

Хотя из Мадары я уезжал всего на несколько недель, мать обнимала меня так, словно вновь увиделась с давно пропавшим сыном, и даже одряхлевший отец встал с постели, обрадовавшись, как ни странно, моему возвращению домой. Но поразило меня другое: в мое отсутствие отец исхудал до костей, щеки у него впали, болезнь соскабливала жир с его лица, и мне хотелось отвернуться из уважения к сильному и грозному человеку, каким он когда-то был. Теперь от него осталась лишь тень былого воина, наводившего ужас на врага, и я расстроился, но, зная, что отец терпеть не мог проявления чувств, особенно с моей стороны, я лишь молча наклонил голову, чтобы он возложил ладони на мое темя и прочел благодарственную молитву в честь благополучного возвращения сына.

– На обратном пути все прошло гладко? – спросил отец.

– Трое разбойников попытались ограбить нас в дороге, – ответил я, надеясь произвести впечатление своей лихостью, – но я пришпорил коня и легко оторвался от них.

– Я знал, настанет день – и ты вернешься, – со слезами на глазах проговорил отец. – Все твердили, что ты уехал навсегда, но я не слушал их болтовню. И ты таки вернулся домой, чтобы попрощаться.

– Он думает, что ты Явис, – сказала Альбена, вставая и закатывая глаза. Взяв отца под руку, она повела его к очагу. – Хочешь, притворись Явисом, брат, или не притворяйся, разницы никакой. Сегодня с утра ему взбрело в голову, будто я Старая Парави, та, у которой маслобойка, хотя она вдвое старше меня и все лицо у нее в бородавках. А вчера он принял Флозу за козу.

– Неправда. – Мать развернулась к нам, возмущенная подобным наветом. Даже теперь, после многих лет нескончаемых измен, она по-прежнему защищала отца от всех, кто был им недоволен. – Он принял козу за меня. А это большая разница.

– Жила-была коза, жила-была ты, – Альбена опять закатила глаза, – и он не знал, кто из вас кто. Не то чтобы мы…

– Я не Явис, отец, – перебил я сестру, шагнув вперед и опускаясь на колени. – Он был твоим перворожденным сыном. Я твой второй.

– Нет, – брезгливо поморщился отец. – Ты силач, а тот был существом никчемным. Он сбежал из дома много лет назад, да будет навеки проклято его имя. Нет, ты Явис. Я узнаю тебя всегда и везде.

Мать взглядом умоляла меня пожалеть отца, оставив его в заблуждении.

– Я приехал не один, и сейчас вы удивитесь, – объявил я, вставая с колен. То, что жена осталась снаружи, не решаясь войти без приглашения, я заметил только сейчас. – Катя! – позвал я, выглядывая на улицу и подзывая ее взмахом руки. – Иди сюда! Познакомься с твоей новой семьей!

Она вошла в дом, стесняясь, с опущенной головой, и в комнате все затихли от изумления. Даже детишки Альбены на несколько мгновений прекратили визжать и мутузить друг друга и, раскрыв рты, уставились на это прекрасное видение.

– Пока я был в отъезде, – сказал я, встав спиной к детям, – мне невероятно повезло, я влюбился. Мы с Катей поженились по дороге из Варны.

Родители и сестра в недоумении воззрились на нас и словно онемели, но мать скоро пришла в себя и, улыбаясь, подошла к своей новой дочери, обняла ее и расцеловала в обе щеки. Катя, растроганная неожиданной пылкостью свекрови, заплакала, и даже Марин казался довольным появлением в нашем доме столь чудесного сокровища.

– Будь я помоложе, – отец похлопал себя по колену, призывая Катю сесть поближе к нему, но она отклонила приглашение, – не в постель моего сына забралась бы ты сегодняшней ночью.

– Отец! – воскликнул я, но Катя едва заметно улыбнулась мне, давая понять, что она не в обиде. По дороге в Мадару я объяснил Кате, что разум моего отца помутился за последнее время, потому пусть она не удивляется, если он ляпнет что-нибудь неподобающее. Впрочем, ей было не привыкать к вольностям со стороны мужчин, и нередко куда более оскорбительным.

– Ты писаная красавица, – улыбнулась Флоза, обнимая ладонями лицо Кати. – Моему сыну повезло встретиться с тобой.

– Нам обоим повезло, – сказала Катя. – Он очень добр ко мне. Вы вырастили достойного мужчину.

– Вряд ли вы давно знакомы, – выступила вперед Альбена, оглядывая свою новую сестру с головы до ног, словно та была платьем, которое Альбена подумывала купить. – Ты беременна? Поэтому вы так быстро поженились?

– Нет, – покачала головой Катя. – Пока нет. – Она хитро покосилась на меня, ведь если она и не носила ребенка, когда мы покидали Варну, вполне возможно, что она носит его сейчас.

– Что за расспросы! – Моя мать легонько хлопнула Альбену по руке.

– Просто мне кажется странным, что брат женился во второй раз столь поспешно, ведь он так долго оплакивал женщину, на который был женат всего несколько часов. Я думала, она его великая любовь до гроба, разве нет?

– Мы счастливы, Альбена, – ответил я. – Я буду вечно лелеять память о моей первой жене, но настало время припрятать печаль и вновь испытать счастье в любви. Именно этого она пожелала бы мне, как и я пожелал бы ей, не будь…

– Где вы познакомились? – обратилась Альбена к Кате, словно меня тут и не было.

– По пути из Варны, мы ехали почти сутки, – ответила она.

– И чем ты там занималась? На что жила, я имею в виду? Твоя родня, кто они?

Катя замялась. Мы обговаривали с ней, как она станет отвечать на подобные вопросы, однако она впервые была вынуждена солгать, и я подумал, что лживость – кроме стряпни, уборки и шитья, – возможно, еще один навык, которым она не обладает.

– Работала на рынке, – сказала Катя. – Торговала иголками.

– Для продавщицы иголок у тебя необычайно нежные пальцы. – Альбена потянулась вперед и вдруг резко схватила Катю за руку, та даже вскрикнула от неожиданности. – Ни единого следа. У большинства рукодельниц ладони и пальцы смахивают на потрескавшуюся глину.

– Она всегда носит перчатки. – Я встал между ними, метнув