– Он передавал мне что-нибудь на словах? – спросил я.

– Ни единого слова, – покачал головой хозяин.

Если бы содержатель подворья не оказался свидетелем отъезда Ялена, я бы почти убедил себя, что долгожданное воссоединение с братом мне лишь приснилось. И теперь мне ничего не оставалось, кроме как оседлать коня, собрать свои вещи и мчаться на север, где меня ожидал правитель.

Болгария

710 г. от Р. Х.

Неделей позже, очаровав Ханбике и ее четырнадцать детей резными изображениями, сделанными мною по заказу хана, ее супруга, домой из Варны[55] я вернулся не только с наплечной сумой, набитой золотыми монетами, но и с женой.

С Катей я встречался всего дважды, прежде чем предложить ей руку и сердце, но с первого же нашего разговора между нами возникло взаимное притяжение и доверие, и я понял, что мы можем сделать друг друга счастливыми. Она, не таясь, рассказала мне о своей жизни, чудовищной, судя по тому, что я услышал, и если некоторые из ее поклонников сочли бы брак с ней недопустимым, свое презрение я приберег для человека, допустившего, чтобы с его дочерью обращались столь подло и мерзко.

По дороге домой я завернул в город, где она жила, и под покровом ночи мы вместе уехали. Катя беспокоилась, не случилось бы чего, когда наутро ее отец обнаружит исчезновение дочери. Ранее она уже пыталась сбежать, и у нее на спине до сих пор не зажили рубцы от отцовской плетки. Еще раз сбежишь, пригрозил он ей, я тебя поймаю и сдеру кожу с твоих костей.

Обратно в Мадару[56] мы ехали медленно – нет действеннее способа узнать друг друга получше, чем неторопливая верховая езда, – и на второй день я рассказал моей спутнице о том, что пробудило во мне интерес к резьбе по камню. Когда я был еще мальчишкой, почти каждую ночь меня одолевали яркие, красочные сны о городах и людях, о которых я ничего не знал, и мне не терпелось запечатлеть эти ночные видения, прежде чем солнечные лучи рассеют их до состояния небытия. Увиденное во сне я выцарапывал ножом на стенах нашего каменного домика и соседских домишек, и каждое из этих изображений вызывало у меня такое чувство, будто я воскресил воспоминание о неведомой стране, глубоко запавшей мне в душу. Я описал, как выглядели некоторые из этих изображений, и, кажется, мое пристрастие к резьбе Катя приняла близко к сердцу. Сама она, с ее слов, к творчеству не имела никакого отношения, а также не наделена талантом швеи, поэтому мне не стоит рассчитывать на искусную починку моей одежды руками новой женушки. Все это ерунда, заверил я Катю, ведь она может проявить себя в материнстве и направить свои силы на создание семейного очага – с моей помощью, разумеется. Я ожидал, что ее обрадует такое будущее, и был несколько обескуражен, когда она заявила, что надеется получить от жизни много больше, чем только семью.

– Конечно, когда-нибудь я захочу иметь детей, – добавила она, почувствовав мою обеспокоенность, – но для меня важно и многое другое.

– Например? – спросил я.

– Я пока не решила, – ответила Катя. – Раньше у меня не было возможности помечтать, но почему бы моим мечтам не быть такими же яркими, как твои сны? В конце концов, стряпня, уборка и воспитание детей – это ежедневные обязанности, которые мужчина и женщина могут поделить между собой.

Я обернулся к ней, дабы понять, всерьез она говорит или только дурачит меня столь курьезными соображениями, но Катя умела сдерживать смех, так что розыгрыш удался ей на славу, и я невольно улыбнулся. Жена со здоровым чувством юмора меня вполне устраивала.

– Забавная шутка, – сказал я. – Если не остерегусь, ты, глядишь, будешь звать меня женой, а я тебя мужем!

– Нам незачем заходить так далеко, – продолжила Катя тем же серьезным тоном. – Но ты должен понять: каждый день моей жизни я делала только то, что от меня требовали мужчины. А мой отец, будь проклято его имя во веки веков, вбил мне в голову, что в этом мире я очутилась лишь затем, чтобы доставлять удовольствие мужчинам. Благодаря тебе я обрела свободу. Но это еще не значит, что я поменяю одну разновидность рабства на другую.

– Я не покупал тебя, Катя, – поспешил вставить я из опасений, что она превратно поняла мои намерения. – Я лишь хочу, чтобы ты была счастлива. Но когда ты говоришь «обрела свободу»… Свободу делать что?

– Что-нибудь. – Она наконец рассмеялась. – Всякое-разное. Все, что способно придать смысл каждому дню моей жизни. Не волнуйся, – она обхватила меня руками, понимая, что ее неожиданное стремление к независимости меня ошарашило, – я буду тебе хорошей женой, обещаю. Просто не жди, что каждый вечер, когда ты возвращаешься с работы, тебе непременно подадут вкуснейший гювеч или румяную погачу[57]. Я на такое неспособна. Но причин жаловаться у тебя не будет. Муж мой, ты вызволил меня из ада, и я постараюсь, чтобы ты никогда об этом не пожалел.

Я молчал. Меня удивило ее столь глубокое восприятие действительности, но и это мне тоже понравилось, ведь меня всегда тянуло к женщинам волевым. Некогда такой была моя сестра Альбена, внутри у нее будто пылал огонь, но сестра не позаботилась о том, чтобы поддерживать это пламя, и огонь погас окончательно, когда Альбена вышла замуж во второй раз, родила за четыре года четверых детей и оказалась зависимой от человека, ее недостойного. Она превратилась в угрюмую стерву и постоянно жаловалась на тоскливое однообразие своего бытия. Но, по крайней мере, Альбена не попросила меня убить ее нового мужа, что было своего рода достижением с ее стороны.

– Мы будем счастливы, даю слово. – В голосе Кати множились игривые нотки, а когда она прошептала мне на ухо мое имя, я возбудился и, натянув поводья, остановил коня, чтобы мы смогли поваляться на поляне в свое удовольствие.

Когда мы прибыли на место, вся наша семья радушно приветствовала мою новую любовь, за исключением сестры моей Альбены, окинувшей Катю недоверчивым, враждебным взглядом. Я не удивился, застав сестру в родительском доме, – их дом она предпочитала своему собственному, где ее дебелый муж Ксанф торчал почти безвылазно, либо кушая, либо размышляя о следующей еде, либо смакуя воспоминания о предыдущей. Некогда Ксанф был солдатом, как и Марин, и не кто иной, как наш отец, навязал своей старшей дочери этот брак вскоре после кончины ее первого мужа. Внезапная смерть мужчины в расцвете