Мне сделали операцию на головном мозге, но она совершенно не избавила меня от боли, и за несколько месяцев до звонка в СПНВ страдания одержали надо мной верх. Я был побежден. В то время у меня было по десять-пятнадцать приступов каждый день. Боль терзала меня тремя разными способами. Первая пытка: правую ногу обжигало огнем, как будто я ступил в костер. Вторая: бедро словно пытались разрубить ледяным топором. Я так и видел это: с каждым приступом боли у меня перед глазами вставал ледяной топор. Третья пытка: к моей голени прижимали раскаленное докрасна железное клеймо.

Врачи предложили еще одну операцию: рассечь нервы на правой ноге, чтобы уменьшить боль. Я нехотя согласился. Когда Карла меня оставила, я перебрался в Мак-Кинни, пригород Далласа, поближе к своей семье, которая помогала мне растить сыновей. Я уже не был военным, поэтому теперь меня оперировали в больницах для гражданских. На этот раз выбрали медицинский центр «Сентенниал», расположенный неподалеку, в городе Фриско.

Я согласился на эту операцию ради мальчиков: мне не хотелось, чтобы они страдали, видя, как их отец мучится от боли. Но хотя после операции боль и вправду немного утихла, паралич поднялся выше по телу: справа — почти до пояса, слева — до грудного отдела. Я почти не чувствовал ног. Какой удар после чуда, сотворенного доктором Као! Я несколько раз выпадал из коляски, потому что мышцы меня не слушались.

Но я, по крайней мере, был жив. И боль теперь стала вполне терпимой — и это было чудесно.

Если бы мои ноги сохранили чувствительность, у меня все еще оставался бы шанс снова научиться ходить. Но я его потерял. Надежда, которую подарил мне доктор Као, умерла. Это было ужасно. Иногда меня охватывало отчаяние. Конечно, боль уже не толкала меня на грань безумия, но зато на меня накатывала депрессия.

Однажды самолет, на котором я летел, попал в зону сильной турбулентности. Все вокруг побелели как мел, кое-кто потерял самообладание, а я смотрел в иллюминатор с ледяным спокойствием. «Мне наплевать, если этот самолет упадет, — сказал я себе. — Может быть, это будет к лучшему». Вот до какого состояния я дошел.

В этот период собака-помощник могла стать для нашей семьи настоящим чудом. Только это и давало мне надежду. Это могло меня спасти.

Я позвал мальчиков, чтобы поговорить с ними об этом:

— Знаете, парни, я подумываю о том, чтобы завести собаку. Собаку-помощника, обученную служить таким, как я — колясочникам. Она будет помогать мне открывать шкафы и все такое. Может быть, даже сможет толкать мою коляску, если я устану. А еще с ней можно будет играть, как когда-то с Блю. Как вы на это смотрите?

Лица моих сыновей озарились улыбками, и этим все было сказано. Мальчики не помнили себя от радости. «Собака? Неужели мы правда сможем завести собаку?» Они ведь думали, что это невозможно, раз я в инвалидной коляске.

Я рассказал им еще немного о том, как эта собака сможет помочь нашей семье.

Они ответили:

— Конечно, давай заведем собаку!

— Это так круто!

— Да, папа, давай возьмем собаку!

Как я уже говорил, мне тяжело обращаться за помощью. Незадолго до этого я ошпарил колено, а все потому, что не хотел никого просить принести мне стакан кофе. Я выезжал из ресторана фастфуда, сжимая между коленей огромный стакан кофе. Человек, идущий впереди меня, захлопнул дверь, и от удара стакан перевернулся. Обе мои руки были, конечно, заняты, ведь я управлял коляской, поэтому подхватить стакан я никак не мог. Обжигающе горячий кофе пролился мне на колено. Я получил ожог третьей степени и неделю пролежал в больнице.

Люди постоянно говорили мне: «О, я как-то провел неделю в инвалидной коляске — я тогда сломал лодыжку. Мне известно, что это такое. Могу себе представить, что ты чувствуешь».

Я понимал, что они пытаются оказывать мне поддержку и выражать сочувствие, но голос у меня в голове отвечал: «Нет, ты не имеешь об этом ни малейшего представления. Во-первых, ты знал, что это временно, а не на всю жизнь. Во-вторых, ты просто не в курсе, что такое настоящая боль».

Бывало, что я по трое суток не мог уснуть от боли. Я провел в больнице в общей сложности год и в конце концов задался вопросом: «Закончится ли это когда-нибудь?» Распрощавшись с мечтой снова начать ходить, я почувствовал, что моя жизнь ничего не значит. Паралич прогрессировал, а не уменьшался. И это лишало меня всего того, что я хотел сделать в жизни. В нашей жизни.

Мне оставалось лишь наматывать круги, сидя в инвалидной коляске.

Я не знал точно, чем могла мне помочь собака СПНВ, но почти отчаялся и готов был на все. Как сказала Джеки, «вы ведь ничего не теряете».

Была огромная пропасть между тем, что я хотел делать, о чем мечтал, и тем, на что реально был способен. И меня это убивало. Но что, если эту пропасть мне хотя бы частично поможет преодолеть собака? Что, если хоть на минуту предположить такую возможность? А вдруг собака позволит мне не так остро чувствовать ограниченность моих возможностей? Вдруг присутствие собаки позволит мне не просить о помощи людей?

В конце концов я заставил себя позвонить в СПНВ и обратиться с просьбой о помощи. Я набрал их номер. Выслушав мой рассказ, они решили, что я, несомненно, соответствую их критериям. Я был военным, получившим травму, инвалидом-колясочником. А еще я изо всех сил старался воспитывать детей. Немного походив вокруг да около, мне сказали, что скоро в Далласе проездом будет кинолог СПНВ и мы с ней сможем встретиться и поговорить.

Я знал, что очень важно произвести хорошее впечатление. Нужно было приехать вовремя и выглядеть сосредоточенным, а не обезумевшим от боли. А иначе как я смогу доказать, что являюсь достаточно ответственным человеком и смогу ухаживать за собакой СПНВ?

Я поехал на эту встречу, назначенную в одном из отелей при аэропорту Даллас/Форт-Уэрт. Но по дороге моя машина задела колесом плохо пригнанный канализационный люк. Дзинь! От звука и встряски мою спину словно молнией прошило. Однако это было не самое худшее. От удара о металл, донесшегося из-под колес, меня накрыли воспоминания…

Я снова оказался в белом внедорожнике шевроле, который сползал по склону заросшей джунглями горы. Это было ужасно. Я опять переживал все это, как наяву. Я был полностью раздавлен. Пришлось остановиться на обочине. Я часто дышал, а в голове у меня теснились черные воспоминания. Такое случалось уже не впервые. Плохо прилегающие канализационные люки могут натворить бед. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я сумел взять себя в руки. Я знал, что просто обязан попасть на эту встречу.

Заставив себя снова тронуться с места, я едва-едва успел в отель. Кинолог СПНВ ждала меня у стойки администратора. Девушка выглядела лет на двадцать пять, звали ее Бекки Миллер. У нее были каштановые волосы до плеч. Вела она себя деликатно, но уверенно.

Несомненно, ее задача заключалась в том, чтобы приглядеться ко мне получше. Бекки провела меня в комнату для переговоров и рассказала, что нужно сделать для того, чтобы получить собаку СПНВ.