Через двое суток экзекуция повторилась еще раз. Потом еще раз, и еще…

Отвары и порошки помогали лишь на короткое время. Боль утихала, жар понижался. Но спустя час или два девушка снова металась в бреду.

Как-то сквозь густую серую пелену Екатерина услышала печальный голос старика:

– Рана на бедре меня больше не беспокоит. А с нижней частью голени придется расстаться.

– Как же так? – всхлипнула Аглая. – Она же молоденькая совсем! Как же она без ноженьки-то?

– Не причитай. Худо дело: чернеет там все. Антонов огонь[19] у нее начинается.

Катя не понимала озабоченности лекаря, не понимала смысла разговора. В страшном недуге наступил сложный и крайне неприятный момент, когда измученному человеку становится безразлично свое будущее. Когда в еле тлеющем сознании пульсирует единственная мысль: скорее бы все закончилось! А уж как – не важно…

Очнулась Лоскутова примерно через сутки. Странно, но жара не было. И боль в ноге почему-то ослабла – из острой превратилась в ноющую.

В предбаннике никого, кроме нее, не было, шагов и голоса Аглаи Петровны она не слышала. На табурете рядом с широкой лавкой стояла накрытая рушником кружка со свежим молоком.

Катя почувствовала себя немного непривычно – боль будто переместилась от голени к коленке. Приподнявшись на локтях, она посмотрела на прикрытые тонким одеялом ноги…

– Боже, почему? За что?.. – прошептала она и закрыла ладонями лицо.

* * *

Восстанавливалась Екатерина долго. И если культя пониже колена подживала без осложнений, то душевная травма затягиваться не торопилась. Исполнив свой долг, лекарь Музафар появлялся все реже, зато Аглая не уставала хлопотать возле девушки. Кормила, обихаживала, собственноручно перешила по Катиной фигуре свое единственное выходное платье. И даже раздобыла где-то костыли.

– Не убивайся, доченька, – присев как-то рядом, обняла она Катю. – Ты лишилась малого, но живая осталась, а это главное. Разве не так?

– Что же мне теперь делать? – Слезы душили Катю. – Без ноги. Без возможности помогать товарищам. Без будущего. В пору руки на себя наложить…

Аглая Петровна поспешила успокоить:

– Раз уж я нашла тебя в лесу и вместе с Музафаром вытащила с того света, то помогу устроиться на этом. Поговорим, когда ты наберешься сил. А сейчас пообещай мне, что не наделаешь глупостей и будешь умницей.

Катя не хотела расстраивать добрую женщину, так много сделавшую для нее. Пришлось через силу улыбнуться и пообещать.

Окончательно боль ушла ближе к лету. Все это время Аглая дважды в день меняла повязки, придирчиво осматривала рубцы, смазывала их какой-то мазью. Помогала учиться передвигаться по небольшому двору на костылях. Она все еще скрывала от соседей постороннего человека. Явных пособников оккупантам в селе не было, но женщина опасалась, что кто-нибудь сболтнет лишнее и тогда немцы обязательно нагрянут.

Жизнь в маленьком селе шла своим чередом. В начале мая очень кстати прошли дожди, после чего погода установилась жаркая и сухая; сельчане пахали, сеяли, сажали…

Пропадала на работе и Аглая Петровна. Она же сообщала Екатерине свежие новости. Их в маленькое село на тупиковой дороге сорока приносила на хвосте редко, но все же приносила. Докатились до Кокташа слухи о разгроме партизанского отряда Гаврилова, об аресте и расстреле в Бахчи-Эли старого пастуха Ильяса. Аглая Петровна с легкостью добывала различные сведения, в том числе и о перемещении частей противника. Слушая очередной рассказ Аглаи о немцах, Катя тяжело вздыхала: «Такие нужные, такие подробные сведения! И их никак невозможно переправить советскому командованию…»

Освоив костыли, она горела желанием помочь пожилой женщине, но та запрещала появляться там, где Катю могли заметить любопытные соседи. Не выходила девушка и за калитку – сидела либо в доме, либо с книгой на лавочке под сенью фруктовых деревьев.

Коротая время в одиночестве, она часто вспоминала последний поход из лагеря, привал на дне неглубокой лощины, скоротечный бой… Взрыв немецкой гранаты оглушил ее, обдал осколками и отбросил в кусты. Однако сознание девушка потеряла не сразу, а спустя несколько минут, когда ее накрыл болевой шок. Почему-то ее уходящее сознание как будто зафиксировало знакомый мужской голос. Она никак не могла вспомнить, кому он принадлежал…

* * *

Крымская наступательная операция советских войск, окончательно освободившая полуостров от немецких оккупантов, завершилась только через два года – в мае 1944-го. Все это время Екатерина жила в доме Аглаи Петровны. Она кое-что знала о гибели партизанского отряда, командовал которым старый большевик Гаврилов. Девушка по крупицам собирала сведения о людях, состоявших в отряде Гаврилова и боровшихся с фашистами. Но кто был повинен в гибели отряда, когда и почему это случилось, узнать так и не удалось.

С мая 1944 года исчезла необходимость скрываться от соседей. Но сразу же образовалась другая напасть: в селах появились подразделения войск НКВД, началась насильственная депортация крымских татар. Объяснялось это очень просто. В докладной записке Государственному комитету обороны СССР Лаврентий Берия писал: «…Значительная часть татарского населения Крыма активно сотрудничала с немецко-фашистскими оккупантами и вела борьбу против Советской власти».

Уже в течение первой недели несколько татарских семей погрузили с вещами в автомобили и увезли в неизвестном направлении.

Как-то утром в дом ворвалась Аглая Петровна и со слезами в голосе объявила:

– Семью Музафара увозят!

Катя схватила костыли и решительно направилась на улицу. Аглая поспешила за ней…

– За что вы забираете старого лекаря? – девушка подошла к сотруднику, руководившему депортацией.

– А вы кто такая? – недовольно спросил тот.

– Лейтенант Лоскутова. Разведчица. До тяжелого ранения состояла на должности шифровальщика и связного в партизанском отряде Гаврилова.

– Документы есть?

– Нет. Мы не брали с собой документов, когда уходили на задание. Но мою личность могут подтвердить руководители войсковой части 9903. Это особая разведывательно-партизанская школа под Москвой.

Сотрудник согнал с лица спесь и повернулся к девушке:

– У меня приказ. Вы должны понимать, если военный человек.

Девушка понизила голос, однако напора не сбавила.

– Вот эта женщина, – указала она на стоявшую поодаль Аглаю, – наполовину татарка, наполовину русская. Она нашла меня в лесу, на том месте, где наша группа напоролась на засаду, и притащила к себе домой. А татарский лекарь Музафар каждый вечер приходил и выхаживал меня. Они оба рисковали своими жизнями. Если бы фашисты узнали обо мне, то расстреляли бы всех троих. Понимаете?

Подумав, сотрудник нехотя предложил:

– Хорошо. Я не стану забирать его семейство. Но вы должны прибыть в ближайший отдел НКВД и дать письменные показания. Заодно запросим ваше личное дело в развед-школе.

Екатерина улыбнулась:

– Договорились…

Семью Музафара оставили в покое, а на Катю